Главная > Эстрогены > Великое переселение в сибирь. Пореформенные переселенцы, у которых деды, отцы или они сами переселились в Сибирь со второй половины ХIХ в


Великое переселение в сибирь. Пореформенные переселенцы, у которых деды, отцы или они сами переселились в Сибирь со второй половины ХIХ в




Пореформенные переселенцы, у которых деды, отцы или они сами переселились в Сибирь со второй половины ХIХ в. из самых разных мест Европейской части России, в отличие от старожилов, как правило, помнят о местах выхода своих предков, вплоть до названия уезда или села. Более того, эта память нередко сохранялась в названии новых селений или их частей – улиц, концов, краев: д. Виленка – из Виленской губернии, Казанка – из Казанской, Виленский и Витебский края в с. Новиковка Асиновского района и т.д. Например, д. Сухарева близ с. Петухово, по рассказам жителей, была основана в конце ХIХ в. выходцами из д. Сухаревой Уфимской губернии. Потомки поляков и белорусов из д. Кудрово Томского района. 1975 г. Фото Бардиной П.Е. Изучение топонимики дает богатый материал не только о коренных обитателях мест, но и по истории более позднего заселения. Например, в книге Флигинских Н.И. (2011, с. 23-82) приведено немало примеров по истории названий переселенческих поселков Зырянского района. Так д. Яранка, возникшая в начале ХХ в., была названа в память о реке Ярань Яранского уезда Вятской губернии, откуда были родом переселенцы (Там же, с. 82). Село Иловка, впервые упоминается в 1852 г. и названо так крестьянами переселенцами из с. Иловка Бирючинского уезда Воронежской губернии (Там же, с. 39). Село Дубровка Зырянского района, основанное в 1852 г. переселенцами из Калужской губернии, первоначально называлось деревней Калуцкой (Там же, с. 35). Село Берлинка основано в 1890-х гг. переселенцами из Курской и Пензенской губерний (Там же, с. 27). В селе Зырянском одна из частей села называлась Хохловкой, так как была заселена переселенцами с Украины (Там же, с. 77). Село Вамбалы, Линда, Березовка, д. Слободинка были основаны в начале ХХ в. эстонскими переселенцами (Там же, с.29, 66). Хутор Петрашкевича и Адолькин высел основаны поляком Петрашкевичем в начале ХХ в. (Там же, с. 23, 61). Латышка Брокан Ю.А., 1899 г.р. – жительница д. Реженки Томского района. 1975 г. Фото Бардиной П.Е. С 1864 по 1914 гг. в Сибирь переселилось 3 687 тысяч человек (Русские старожилы, 1973, с. 125), среди которых преобладали (80,9 %) выходцы из южной России (История Сибири, 1968, т. 3, с. 23). В Томскую губернию за эти годы переселились выходцы из Курской, Тамбовской, Орловской, Тульской, Рязанской, Полтавской, Черниговской, Харьковской, Воронежской и других губерний (Соловьева Е.И., 1981, с. 84; Лебедева А.А., 1974, с. 204). Кроме русских в числе переселенцев были украинцы и белорусы, внесшие свою лепту в формирование современного облика сибиряка. В пределах Томской области больше всего переселенцев осело в центральных районах, где население в начале ХХ в. на 70-90 % состояло из переселенцев (Александровский М.Г., 1925, с.72-85). Пригородный томский район со старожильческими селениями, кроме Нижнего Притомья, сравнительно мало был затронут этим движением, еще меньше оно коснулось отдаленного и сурового Нарымского края. Многие из потомков переселенцев вспоминают рассказы предков, как ходили ходоками и выбирали место для переселения, что «ехали на вольные земли, при царе», когда разрешили ехать, давали ссуды на обзаведение, как рассказывали, что в Сибири калачи на березах растут и пр. При всей пестроте переселявшихся они нередко составляли компактные группы выходцев из одних мест, селившихся или отдельными поселками, или улицами – концами в селениях старожилов. Например, в с. Баткат Шегарского района наряду со старожилами жили тамбовские, курские, смоленские и витебские переселенцы (Сафьянова А.В., 1979, с. 28). Нередко в соседних селениях жили выходцы из разных мест, например, в с. Ново-Кусково и Митрофановке Зырянского района поселились воронежские переселенцы, в д. Дубровке – калужские, в д. Мишутино – пензенские, а в д. Казанке – из Казанской губернии (Сафьянова А.В.. 1979, с. 28). По нашим материалам, в селениях Нижнего Притомья в конце ХIХ – первой половине ХХ вв. был очень смешанный состав жителей, куда входили русские старожилы, старообрядцы, пореформенные переселенцы - русские, белорусы, украинцы, поляки, латыши и др. Среди жителей были потомки крещеных и обрусевших коренных народов, которых называли ясашными и помнили, что их в царскую армию не брали, и татары - мусульмане (Бардина П.Е., 2000, с. 47-50). При этом нередко происходило перемещение жителей в пределах одного региона. В Кижировском выселке (д.Кижирово), возникшем в конце ХIХ в., к началу ХХ в. жили старожилы и переселенцы «со всех концов империи, даже из далекой Варшавской губернии» (Бузанова В.А., 2000, с. 57). Деревня Песочная была основана в 1882 г. переселенцами из Елгайской и Богородской волостей Томского уезда, и название свое получила, скорее всего, в память о деревне Песочно-Горельской, из которой было большинство жителей (Бузанова В.А., 2000, с. 457). По рассказам жителей (МЭЭ МГС, 1996 – 2003, сборы П.Е. Бардиной) и опубликованным данным (Гончарова Т.А.. 2006; Бузанова В.А., 1996) так примерно выглядел состав населения Притомья и прилегающих территорий в первой половине ХХ в. Состав населения: Белобородово – русские старожилы и переселенцы. Больше-Брагино – русские старожилы, в основном Брагины. Виленка – переселенцы, преимущественно белорусы и поляки из Виленской губернии. Витебский – латыши. Владимировка – белорусы. Горбуново – ясашные (крещеные томские татары) и русские старожилы. Гродненка (Датковка) – переселенцы поляки, русские и латыши. Было 2 кладбища – православное и католическое. Дубровка – в основном переселенцы белорусы. Жуково – русские старожилы. Заимки (Устинова, Щеглова, Гужихина, Юрьева, Мясникова и др.) недалеко от д. Ольго-Сапеженки – староверы. Иглаково – старожилы, в основном - Иглаковы. Иштан Нагорный – русские старожилы. Кижирово – преимущественно старожилы, есть переселенцы. Киргизка – в основном русские старожилы, часть – переселенцы. Козюлино – русские старожилы, переселенцы, потомки ясашных из д. Горбуново. Конинино – русские старожилы и переселенцы, есть белорусы. Кривошеино – русские старожилы, много Кривошеиных. Кудрово – русские старожилы, переселенцы, белорусы, поляки. Было 2 кладбища – православное и католическое «польское» кладбище. Кузовлево – русские старожилы, переселенцы, с середины ХХ в. - белорусы, чуваши и др. Луговая – татары-мусульмане и русские старожилы. Было два кладбища – русское и татарское. Малиновка – «одни поляки жили». Михайловка Шегарского района – «хохлы и минцы». Мостовка – переселенцы русские и белорусы. Наумовка – в основном русские переселенцы и старожилы, «даже, кажется, украинцев не было», был один поляк Мусялов Осип. Ново-Киевка – переселенцы украинцы и белорусы. Ново-Рождественка – преимущественно переселенцы украинцы. Ольго-Сапеженка (Силантьевка) – русские переселенцы, старообрядцы, белорусы, украинцы. Орловка – русские старожилы и переселенцы, есть украинцы. Песочная – переселенцы и старожилы. Петропавловка – «разный народ, и хохлы, и русские, и поляки»; русские старожилы, вятские переселенцы. Покровка – «всякие жили», русские переселенцы, староверы, белорусы, поляки. Попадейкино – старожилы, в основном Попадейкины. Постниково – в основном старожилы, много было Постниковых. Позднее (с середины ХХ в.?) – немцы, чуваши, мордва, литовцы. Пушкарево – русские старожилы. Реженка – латыши. Салтанаково – обские татары. Семиозерки - преимущественно староверы, есть переселенцы. Спасское (рядом с Троицком) – переселенцы. Троицк – в основном переселенцы. Успенка – русские переселенцы, белорусы. Чернильщиково – преимущественно старожилы, частично переселенцы. Большинство из этих селений в настоящее время исчезло, а жители переселились в крупные селения и города Томской области. Латышская деревня Реженка Томского района. 1975 г. Фото Бардиной П.Е. Наиболее смешанный состав населения был в крупном поселке судоремонтников – Самусьском Затоне, как говорили «народ наездной». Там жили русские старожилы, выехавшие из соседних старожильческих селений (из Брагино, Кижирово, Кривошеино, Поздняково, Трубачево и др.), русские переселенцы с Вятской губернии (специалисты – водники, капитаны) и других мест, староверы из Семиозерок и лесных заимок, татары – мусульмане из д. Луговой, потомки обрусевших ясашных из д. Горбуновой, потомки украинских, белорусских и польских, латышских переселенцев из окрестных селений. В годы ВОВ в п. Самусь и окрестные селения были сосланы семьи немцев из Поволжья. Язык и самосознание. При первых контактах между старожилами и переселенцами в первую очередь обращалось внимание на различия в языке и одежде. По мнению старожилов, «их, россейских, бывало не поймешь, чё говорят». «У них разговор другой» - говорили об украинцах. «Вятские были со своим наречием». За особенности говора одних переселенцев называли «цовокалками», другие - «чёкали», «чёкалки». Старожилка Литусова (Кривошеина) Н.Е., 1910 г.р. из д. Жуковой Кривошеинского района вспоминала: «Наши говорили «чаво», только двое «чёкали». В языке обрусевших потомков украинцев и белорусов сохранялись некоторые слова из языка предков: «ганок» - крыльцо; «праник» - валек; «рубец» - рубель; «богатка» - цветок; «фортка» - калитка; «опричь» - отдельно; «рошина» - закваска; «полевка» - суп; «исты» - есть; «дробинка» - лестница; «добре» - хорошо; «була» вместо «была»; «у мэнэ, у тэбэ» - у меня, у тебя; гарна дивчина; батька, хата, робить, крычыт и др. (МЭЭ МГС, 1996-2003). Большая часть этих слов без перевода понятна окружающему русскому населению. Потомки белорусов и украинцев очень часто записывались и считали себя русскими. Так житель п. Самусь Хорошавцев Я.Н., 1926 г.р., (родился в Ново-Рождественке) вспоминал, что родители дома между собой говорили по-украински, а записывались русскими. Сам он уже не знает украинский язык и считает себя русским (МЭЭ МГС, 2000, тет.1, лист 28). Жительница п. Самусь Богданова (Повалкович) О.К., 1928 г.р., родилась в д. Мостовке, деды приехали из Виленской губернии. Пишется белоруской, говорит по-русски без акцента, вспоминает, что из родственников, «из наших», пишутся кто - русским, кто – белорусом (МЭЭ МГС, 2000, тетр. 1, лист 47). Воронецкая (Усова) Е.Ф., 1926 г.р., родилась в д. Ново-Киевке Кривошеинского р-на, себя считает русской, дед и бабушка по отцу были украинцами, жила в детстве с бабушкой в д. Михайловке среди украинцев, знает несколько слов из украинского языка. По матери дед и бабушка были из русских старожилов - Поздняковы (МЭЭ МГС, 1997, тетр. 1, лист 23). Еще один рассказ от Еремкиной Мальвины Игнатьевны, 1900 г.р., пишется и себя считает русской, а предки были поляки. Она родилась в д. Силантьевке, родители приехали из «какой-то Волоковыльской области». Сначала послали ходоков – два брата съездили в Сибирь, облюбовали место в тайге, затем переселились. В этой деревне было много поляков, даже больше, чем русских, все из одного места переселились (МЭЭ ТГУ, 1976, тетр. 1, лист 28). Иногда вырисовываются довольно сложные схемы смешанных браков, возможные, наверное, только в наших сибирских условиях, при совместном проживании народов многих национальностей. Так у Чиблиса Н.Ф., 1944 г.р., поляка, родители переселились в пос. Самусь из с. Белосток Кривошеинского р-на, где «всё село было из поляков», и его предки приехали туда «еще при царе» (МЭЭ МГС, 2003, тетр. 1, лист 12). Сам он польский язык знает плохо, но пишется и считает себя поляком, мать была полячкой, одна бабушка была русской, а дед - литовцем. У Нестеровой (Чащиной) Ф.Г., 1925 г.р., дед по отцу был русский из Вятки, а по матери – поляки с непривычными именами: дед - Симонович Альфонс, мать – Мальвина Альфонсовна. Себя Ф.Г. считает русской. В похозяйственных книгах сельских советов жителей, чаще всего даже без спроса, записывали русскими, а иногда, например, в д. Кудрово, Скутель в одной книге был записан русским, в другой – поляком. Одежда. Крестьяне Орловской губернии. Нач. ХХ века. На женщине - характерный для Южной России костюм с паневой. Наиболее заметными различия между старожилами и переселенцами были в одежде. Старожилы, особенно в пригородных томских селениях, в конце ХIХ – начале ХХ в. сравнительно мало выращивали лен и коноплю, в основном только на нитки для плетения сетей, и практически не ткали, имея возможность купить готовые ткани и готовую одежду в городе Томске. Одежда переселенцев отличалась от одежды старожилов преобладанием домотканой одежды, наличием вышитых изделий, особыми видами верхней одежды из шерстяной домотканины, наличием лаптей и пр. Нередко старожилы приобретали или обменивали на продукты красивые тканые изделия, вышивку для мужских рубах и вышитые полотенца у «россейских мастериц». Известный писатель Г.И. Успенский, занятый в 1888 - 1889 гг. делами по обустройству переселенцев в Сибири, метко подметил отличия во внешнем облике томских сибиряков и курских переселенцев. Он писал: «…если вы видите на работе человека высокого роста, в картузе, красной рубахе, черных плисовых или розовых ситцевых штанах и кожаной обуви – это сибиряк. Если же перед вами … маленький человечек, всегда без шапки, всегда в белой домотканой рубахе и вообще весь одетый, обутый и обмотанный в продукты всякого рода растительности: лык, мочал, пеньки, - то это наш курский» (Успенский Г.И., 1952, т. ХI, с. 81). Преобладание у переселенцев домотканой холщевой одежды в некоторой степени было связано и с экономическими трудностями первых лет переселения, когда они «копили деньги» на хозяйственное обзаведение. Однако, как показали исследования историков (Горюшкин Л.М., Миненко Н.А., 1984, с. 147), состав переселенцев был очень неоднородным, и далеко не все из них были бедняками. Среди переселенцев было много деятельных, предприимчивых людей, которые перед переселением выбирали место, ходили ходоками, имели средства для первого обзаведения, за счет продажи своего имущества на месте выхода, или зарабатывали средства, нанимаясь в работники к старожилам. (Григорьев В.Н., 1885, с. 4-5). 4. Белорусское коромысло. С. Мельниково Шегарского района. 1975 г. Фото Бардиной П.Е. Исследователи также отмечали, что с прибытием переселенцев увеличились площади посевов льна, ими были привезены семена льна лучшего качества (Бородкина М., 1927, с. 5; Кауфман А.А., 1892, с. 37). У переселенцев была более развита техника ткачества – шире холст за счет применения более широких берд, которые они привозили с собой, применялось узорное и бранное тканье, тогда как у старожилов ткали узкий холст и белые бранные скатерти с одним утком. Выращивание, обработка льна и ручное ткачество было очень трудоемким делом, поэтому среди переселенцев бытовало мнение, что одежду из покупных тканей «носят только лентяи», которые не хотят выращивать лен. Устойчиво сохранялись различия между старожилами и переселенцами в орудиях труда по обработке волокнистых растений. Преобладающие лопатообразные прялки сосуществовали с южнорусскими гребнями. Даже в одной семье свекровь могла чесать лен на гребне, а сноха – на горизонтальной щетке, как была приучена у своих родителей из старожилов (Бардина П.Е., 2009 а, с. 115). При перемотке пряжи у старожилов использовались более длинные мотовила, чем у переселенцев. Дело в том, что длина мотовила или тальки определяла количество пряжи в мотке, и в Европейских губерниях строго регламентировалась помещиками, хотя и не везде была одинаковой (Лебедева Н.И., 1956, с. 491). А в Сибири такой регламентации не было, и размеры мотовила определяли индивидуально, по размаху рук хозяйки для удобства перемотки пряжи (Бардина П.Е., 2009 а, с. 116). В письмах переселенцы писали о том, какую одежду носят в Сибири и что нужно взять с собой. В письме, опубликованном в работе Григорьева В.Н. (1885, с. 189), из Бийского округа сообщается: «…Бабьи обряды: в платках ходят, в ковегах, в пальтах; сощуны [шушуны?] не нужны здесь, их не носят, запанья тоже. Юбки по две возьмите с собой, а остальные, какие получше, продавайте; башмаки свои захватывайти; аршин по 5 сукна захватите…захватывайте с собой гребенок, гребней, захватывайте свои берды». Гребни и гребенки (с короткой ручкой) для чесания льна и берда для ткацкого стана были большой ценностью в хозяйстве, поэтому их велели брать с собой при переселении. Дело в том, что эти орудия труда для обработки льна и ткачества были довольно сложны в изготовлении и требовали особой породы дерева. Разные группы русского населения Томского края особенно колоритно отражала верхняя одежда, в которой проводили большую часть времени года на виду односельчан и при поездках в город. Сибиряка-старожила нарымских селений можно было узнать по пестрой собачьей дохе, таким же огромным рукавицам – лохмашкам, шапке и добротным кожаным чиркам. На томиче старожиле, по описанию одного наблюдателя начала ХХ в., наиболее типичной была такая одежда: «…черная овчинная шуба-барнаулка, серая шапка-татарка, бледно-розовые пимы с кирпично-красной зубчатой каемкой» (Алтайский Б., 1906, с. 64). Одежда разных групп переселенцев также различалась и между собой в зависимости от мест выхода. Своеобразие одежды переселенцев отмечала Е. Орлова (1926, с. 202): «…мелькают пестрые паневы и вышитые рубахи из-под желтых дубленых полушубков. Это не сибирская серость – пензенские переселяются». Комплекс русской женской одежды из рубахи и поневы считается исследователями более древним по сравнению с комплексом из рубахи и сарафана, но к концу ХIХ в. поневы были распространены только южнорусских губерниях (Лебедева Н.И., Маслова Г.С., 1967, с. 212-213). Переселенцами из этих губерний понева была принесена и в Сибирь, но распространения здесь практически не получила. Сам термин «понева» у старожилов Томского края был известен не только как название широкой юбки, но и в качестве бранного слова «Ах, ты, понява!» (Словарь, 1975, ч.2, с. 105-106). Подобное же значение этот термин имел в севернорусских губерниях и в Приуралье, где также не был распространен комплекс с поневой (Маслова Г.С., Станюкович Т.В., 1960, с. 103; Даль В.И., 1994, т. 3, с. 750). По-видимому, этот термин попал в разряд бранных слов потому, что понева, несмотря на богатую орнаментацию ткани, имела простейший покрой и, с точки зрения носителей другой одежды, придавала фигуре мешковатость и неуклюжесть, тем более, что ее носили, подтыкая подол за пояс. По этой причине комплекс с поневой не получил распространения в Сибири даже у самих переселенцев. Старожилы вспоминают, что переселенцы приехали в лаптях, носили холщевые вышитые рубахи и рассказывали, что у них стариков хоронили только в холщевой одежде (МЭЭ ТГУ, 1975, тетр. 1, лист 25, д. Кудрово). При дальнейшем совместном проживании отличия в одежде довольно быстро сглаживались, причем чаще всего переселенцы переходили на сибирскую одежду – парочки из кофты и юбки, кожаную обувь, меховую верхнюю одежду и пр. В 1914 г. М.В. Красноженова (1914, с. 67) отмечала, что в д. Покровке Томской губернии переселенки еще носят сарафаны с белыми рукавами, а молодежь начинает одеваться как сибиряки. Но и переселенцы оказывали влияние на одежду старожилов. Под влиянием переселенцев у старожилов стали популярными вышитые и тканые с узорами изделия – мужские рубахи, полотенца, скатерти и др. В целом, в обеспечении себя одеждой, в обработке растительных материалов для одежды и обуви у старожилов и переселенцев в Томском крае при общерусской и общеславянской общности имелись некоторые различия в уровне развития ткачества, в орудиях труда и степени освоения местных материалов. Для старожилов было характерно сохранение некоторых архаичных приемов и орудий труда при одновременном исчезновении самих традиций ручного ткачества Переселенцы принесли новые областные различия в орудиях труда, сложные виды ткачества, самопрялки и развитый опыт льноводства. (Бардина П.Е, 2009 а, с. 111 – 131). Более устойчиво, вплоть до середины ХХ в., сохранялось своеобразие в одежде и внешнем облике у старообрядцев: ношение бороды и рубахи навыпуск, подвязанные тканым поясом, у мужчин, головной убор, сарафаны и рубахи у женщин, сохранение домотканой одежды. Таким образом, в первой четверти ХХ в. во многих томских селениях уже по внешнему облику жителей можно было «прочитать» историю формирования его жителей. 6. Дом переселенцев, с плетнем. Д. Кудрово Томского района. 1975 г. Фото Бардиной П.Е. Отличия в одежде со временем исчезали, тогда как языковые особенности устойчиво сохранялись и поддерживали память о предках. В зависимости от мест выхода и некоторых языковых и бытовых особенностей распространены были взаимные прозвища и незлобливые поддевки: старожилов переселенцы называли чалдонами, украинцев все называли хохлами, переселенцев из Воронежской губернии – воронами, вятских – синекафтанниками, «вятскими лаптями», русских – кацапами, старообрядцев – кержаками. Старожилы называли переселенцев лапотниками, новиками и россейскими, как будто забыв, что их предки тоже переселились из России. Однако при этом старожилы считали себя чисто русскими, а о переселенцах говорили «Он обрусел теперь», если тот перенимал сибирские обычаи (Андреев Я., 1860, № 52). При этом, по многим воспоминаниям, выходцы из разных мест жили между собой дружно, «ворота никогда не запирали», замков не было, «прутик воткнешь и уходишь по воду на речку, никто чужой не зайдет». Даже представители разных конфессий (православные и католики) благополучно уживались друг с другом. Например, в Гродненке, по рассказам, «русские свою Пасху справляли, а поляки – свою, в другое время». Были даже смешанные семьи, например, у Хрулева П.В., 1013 г.р., русского православного, деды приехали в Сибирь из России, жил в д. Ольго-Сапеженке, жена была польская католичка Амалия Станиславовна Скирюха из Гродненки. Она ездила молиться в Томск в католический костел. А дома праздновали и её католическую Пасху, и православную (МЭЭ МГС, 1999, тетр.1, лист 56). Переселенцы 10 29

Истинными сибирскими старожилами считаются "чалдоны" (чолдоны, челдоны), потомки засельщиков новых земель, первопроходцы. Все еще идет спор о значении этого слова. Но, видимо,самое правильное: в 19 веке в северной части Енисейской губернии этим словом определялся "люд неуемный, бродячий, без привычки к насиженному месту, промышлявший охотой,рыбалкой, диковатый на вид ". Почти все первые заселенцы были из северных областей России. В исторической литературе старожилами называли тех, кто проживал в Сибири к 1861 году, к началу широкого добровольческого переселения бывших крепостных крестьян центральной России Но во второй половине 19 века старожилами называли уже тех, кто прожил 25 и более лет. За четверть века переселенец "вживался " в образ старожила, терял связь с родными краями, через детей роднился со старожилами, а дети уже считали себя сибиряками и о родне отцов уже знали понаслышке. По сибирским понятиям наиболее важной была связь через "могилки ". За 25- 30 лет родственники переселенцев находили вечный приют на сибирской земле.

Как крестьяне определяли район переселения? Исследования показали, что были ходоки 61%

по письмам 19%

по рассказам 17%

наобум 3%.

Путь до Енисейской губернии занимал от 3-7 месяцев. Иногда останавливались на зиму. Деньги были у крестьянина от продажи дома. скота. Иногда шли "Христовым именем " от города к городу. Шли в сутки по 35-40 верст. Шли крупными партиями по 60 - 100 семей. Шли до намеченной губернии, а потом расходились по уездам, селениям.

Только в 1893 году правительство стало выдавать ссуды на обзаведение хозяйства до 100 рублей. Новоселенцы старались устроиться на жительство в старожильческих селениях. где можно было купить:

лошадь 2 80 - 100 руб.

корова 17- 30

телега и сани 40 - 50

борона 3 - 5

утварь домашняя 30 - 40.

Облегчало положение, что в первые 3 года переселенцы освобождались от государственной повинности, и на 50% в следующие 3 года. Но сносно жили лишь хорошие. трудолюбивые хозяева.

В последней четверти 19 века стали ограничивать прием переселенцев. Причина: утеснение земельных владений, угроза уменьшения наделов сыновей, достигших 17 лет. И большинство переселенцев вынуждено было осваивать новые селения в подтаежной зоне. Часть крестьяян (10 - 18 %) вернулись на прежнее место жительства.

Правительство увеличило льготные ссуды до 200 - 400 рублей. Ввелись льготные железнодорожные тарифы:

Воронеж -Красноярск 5.7 руб.

Одесса - Красноярск 7,4.

Для переселенцев стали открывать больницы, бесплатные столовые, строить школы.

Переселенцеское движение дало мощный импульс сельскому хозяйству и промышленности Сибири. Стремительно увеличилось население городов и селений к началу 20 века.

Сибирь стала обустраиваться.

Библиотека Москвы.....

19 век – это время, когда хозяйство и быт народов Европы менялись до неузнаваемости. Росли города, совершались научные открытия, все больше людей получали образование в школах. Изменилось и государственное устройство некоторых стран. Российская империя же оставалась страной, где еще существовало крепостное право, царская безграничная власть. Только со второй половины 19 века в стране ощущаются перемены. Российские крестьяне получили свободу, начались реформы в армии, в управлении, в суде. Сибирский край оставался далекой малоосвоенной территорией.

Только в 19 веке устанавливаются четкие границы, система управления в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке

Еще не все коренные сибирские народы были приведены под «высокую государеву руку». Чукчи, коряки, ительмены в большинстве своем пока не признавали царскую власть, ясак платили только по собственному желанию и то в обмен на подарки. Но государство определило их положение как инородцев- подданных его Величества.

С историей Сибири 19 века тесно связана деятельность Российско – Американской кампании, Компания сыграла огромную роль в формировании капиталов сибирских купцов. Вкладывая деньги в организацию пушного промысла на островах Тихого океана, купцы обменивали пушнину на китайский чай, который отправляли на продажу в Сибирь, Центральную Россию, Западную Европу. Освоение Аляски проходило очень тяжело и её пришлось уступить США в 1867 году за 7,2 млн. долларов золотом. Самая восточная часть страны ограничилась Тихим океаном.

Отдельная история связана с захватом реки Амур. Во второй половине 1840х годов в Приамурье были отправлены две исследовательские экспедиции. Инициативу по решение амурского вопроса взял в свои руки генерал – губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев. В своем донесении императору НиколаюI он указывал, что «Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег и устье Амура». Действия по захвату Амура начались в 1854 году, когда под личным командованием Муравьева в устье реки были переброшены батальон солдат и сотня забайкальских казаков. Часть прибывших войск немедленно отправились на Камчатку, где атаке англо – французской эскадры подвергся порт Петропавловский. Защитники порта в ожесточенном бою смогли опрокинуть вражеский десант в море и артиллерийским огнем отогнать вражескую эскадру. Россия закрепилась в низовьях Амура. С этого момента Россия столкнулась с интересами Китая, и Муравьев получил официальные полномочия на ведение переговоров с китайской стороной по поводу заключения нового договора о границах. Китай и Россия не были заинтересованы в проникновении на амурскую землю какого – либо третьего государства, поэтому подписали договор, согласно, которому левый берег Амура отходил России, а территории к востоку от реки Уссури признавались совместными владениями. В 1860 году эти земли признаются владениями России. Граница определялась на «вечные времена нерушимо». Главная заслуга в присоединении земель Северного Приамурья и Приморья принадлежит Н.Н.Муравьеву, удостоенному за свою деятельность титула графа Амурского.

К моменту заключения договоров с Китаем Приамурье и Приморье были заселены слабо, все коренное население не превышало 13 тысяч человек. Поэтому первейшей задачей правительства стало строительство опорных пунктов, привлечение в край русского населения и военных подразделений. В 1850 г. был основан Николаевск – на Амуре, в 1858 г. – Благовещенск и Хабаровск, в 1860 г. – Владивосток (с 1872 г. главная военно – морская база России на Тихом океане).

Первыми переселенцами на Дальнем Востоке стали забайкальские казаки, а в конце 19 века началось массовое переселение казаков из европейской части страны: донских, оренбургских, кубанских, терских, уральских. Первые крестьяне прибыли на Амур в 1859 г. в количестве 110 человек. Добираться приходилось по два – три года, часто останавливаясь в пути из-за болезней, непогоды, распутицы, в поисках заработка. А в 1880 г. рейсом парохода «Москва» было открыто морское сообщение между Одессой и Владивостоком.

Заселение края успешно продолжалось со строительством Транссибирской железнодорожной магистрали. Морские и железнодорожные перевозки позволили сократить время пребывания в пути до двух-трех месяцев, но участь переселенцев была по- прежнему полна лишений: большая скученность на судах и в вагонах, скудное и некачественное питание, болезни. В результате очень многие не добирались до места.

Общие результаты переселенческого движения на Дальний Восток таковы:

С 1861 по 1901 г. – 116616 человек, из них 81,8% крестьяне, 9% казаков, 9,2% неземледельческое население. К 1897 г. в Приморской области числилось 222856 человек, в Амурской области 120 880 человек.

Если освоение Сибири рассматривать схематически-отвлеченно, как, скажем, компьютерную игру «Цивилизация», то процессы, занимавшие десятилетия и столетия, окажутся только логически обусловленными ходами, необходимыми для перехода на следующий уровень игры: построение культуры.

Краткая эпоха завоевания Кучумова ханства сменяется историей первопроходцев, казачьей вольницы и служилых казаков, занявшей весь XVII век и оставившей по всей Сибири первые остроги. Некоторые из них со временем развиваются в города, которые становятся стартовыми площадками для экспедиций, изучающих присо­единенное пространство. Появляется его контур, он наполняется заводами, рудниками, ярмарками и поселками. Дольше всего внутри цивилизации вызревает культура. Если бы не Петр Павлович Ершов, уроженец сибирской деревни Безруково, написавший волшебную сказку о Коньке-Горбунке, то Сибирь не услышала бы собственного голоса до самого конца XIX века, когда здесь родились первые ­художественные произведения. Тогда же возник интерес к эпическим сказаниям коренных народов Сибири, в Томске открыт первый сибирский университет и политехнический институт, появились гимназии, реальные училища, газеты, журналы, музеи… Что же произошло? Цивилизация перешла на уровень культуры. Для этого потребовалось решить самую сложную задачу предыдущего уровня: наполнить Сибирь народом.

Буквицы истории

Гений Ломоносова, полагавшего, что в Сибирь следует отправлять «людей обоего пола, которые здесь в России напрасно шатаются или за преступления сосланы быть должны», вполне соответствовал духу XVIII столетия. Ссылка в Сибирь, начиная с Петра, на протяжении почти двухсот лет была главным способом «колонизации» края. Предполагалось, что сосланные или вышедшие на поселение по окончании каторжного срока останутся в Сибири навсегда, ну а уж там «новое место и новые обстоятельства обычай их переменят…». Этот рискованный прогноз не сбылся. «Принудительная колонизация» не сыграла в освоении Сибири главенствующей роли. Хотя ссылали широко, с размахом. Перечисляя категории сосланных на поселение или в каторжные работы, невольно ловишь себя на мысли, что перебираешь буквицы российской истории.



Стрельцы: после Стрелецкого бунта их было сослано так много, что в Сибири, как пишет Матвей Любавский в книге «Русская колонизация», «в это время не существовало почти ни одного острога, где бы не было сосланных стрельцов».

Казаки донские и запорожские: первые отправились в Сибирь после Булавинского бунта, вторые - после разгона Екатериной II Запорожской Сечи.

Пленные шведы: высланы в Сибирь в 1711 году за попытку бегства из определенного им места жительства в Казанской губернии. Среди них, кстати, был Филипп Иоганн фон Страленберг, страстно увлекшийся Сибирью, принявший участие в первой научной экспедиции, которая была предпринята сподвижником Петра ботаником Даниилом Готлибом Мессершмидтом, и составивший одно из лучших описаний Сибири того времени.

Староверы: в 70-е годы XVIII века Екатерина II выслала из Стародубских лесов раскольников, ранее бежавших из Мос­ковщины в Речь Посполитую. Их выселили на Алтай и на впадающую в Байкал Селенгу. Везде они обустроились наилучшим образом: до революции считались самыми зажиточными крестьянами Сибири и из-за крепких семей назывались «семейскими».

Поляки: не желавшие быть подданными Российской империи и с периодичностью раз в тридцать лет поднимавшие вос­стания…

Сосланные по политическим соображениям: первым был, кажется, Александр Радищев, путешествие которого из Петербурга в Москву закончилось поездкой в Тобольск. Позднейших трудно охватить: здесь и декабристы, и петрашевцы, и революционеры 1870-1880-х годов, затем - эсеры и социал-демократы всех мастей.

Беглые крестьяне: множество пойманных беглецов ссылалось в Сибирь в эпоху расцвета крепостного права (на рубеже XVIII и XIX веков).

Особой статьей следует считать сосланных «за продерзости»; указ, позволяющий помещикам ссылать своих крестьян за одну лишь видимость непослушания, вышел в 1760 году. Этими поселенцами были заселены местности по Барабинской ­степи до Томска.

В общем, как и указывал Ломоносов, Сибирь оказалась огромным мешком, куда можно было сбрасывать разные «беспокойные элементы». Даже крестьянские и мещанские общества по закону имели право сослать в Сибирь неугодных им членов деревенской общины или нарушителей городского спокойствия. В 30-40-х годах XIX века таким образом попало в Сибирь около 6 тысяч человек с семьями. Любопытно, что за это время чуть больше народу отправили в Сибирь и помещики: в общей сложности около 8 тысяч человек за все время царствования Николая I. Картина будет неполна, если из нее исключить преступников, ссылаемых за уголовные преступления, и каторжных, которых отправляли в рудники и на горные заводы за преступ­ления особо тяжкие. До 1760 года ссылка «на каторгу» означала отправку на каторжные работы в балтийский порт Рогервик; после «каторга» - однозначно Сибирь. По приговорам уголовных судов и распоряжениям местных властей в годы николаевского царствования было отправлено в Сибирь более 350 тысяч человек.

Тайные переселенцы

Тем не менее число людей, ссылаемых в Сибирь за мыслимые и немыслимые грехи, было во много раз меньше количества тех, что пробирались за Урал самостоятельно. Для кого-то Сибирь была синонимом изгнания и унижения, для кого-то, напротив, территорией свободы и самостояния. Как пишет Матвей Любавский, «каждая подушная перепись открывала в Сибири так называемых «прописных людей», не попавших в предшествующую перепись»: то были беглецы от рекрутчины, от крепостного права. Иногда беглые основывали в Сибири целые колонии, которые долгое время оставались неизвестными властям. Так, в недоступной части Бухтарминского края, известной под именем Камня, в горах возникло 30 поселков вольных поселенцев. «Каменщики жили тихо и смирно и лишь изредка в одиночку являлись в селения округа Алтайских заводов доставать себе соль». Они хотели вступить в китайское подданство, но в 1790 году объявили правительству о своем существовании и были прощены. История почти в точности повторилась через несколько десятков лет в Тарском округе Тобольской губернии, где долгое время тайно жила деревня Кириллинская, приписанная к Казенной палате лишь в 1860 году; в Томской губернии было множество деревень, о существовании которых местная администрация узнавала, только приступив к межеванию земли.

В чем тут дело? А в том, что уже в начале XIX века крестьяне средней полосы России стали ощущать нехватку земли. Павел I увлекся идеей переселения в Сибирь государственных кресть­ян, которых он именовал - в мечтах! - «государственными поселянами» и которыми предполагал заселить Сибирь, завести здесь правильное земледелие и скотоводство и настроить юфтевые фабрики (юфть - специально выделанная кожа. - Прим. ред.) для торговли с Китаем. Поселенцам обещано было 30 гектаров земли, орудия и семена, хлеб на полтора года и освобождение от податей на десять лет; но в силу ли убийства Павла или потому, что вопрос еще не назрел, он так и остался фантазией.

Однако с каждым десятилетием он становился все острее; его сначала не замечали, потом откладывали, но поток своевольных переселенцев в Сибирь не иссякал. За активное переселение крестьян на плодородные земли Южной Сибири стоял Михаил Сперанский, бывший ближайший советник Александра I, удаленный им из Петербурга на пост генерал-губернатора Сибири. Для него уже ясно было, что ссыльными этот край «не обнародить». Он сумел добиться для государственных ­кресть­ян права переселяться в Сибирь, но оно было сформулировано слишком общо и какого-то реального движения за собою не повлекло. Лишь в 1839 году правительство Николая I смогло предложить простую, выгодную и доступную программу переселения. Было создано Министерство государственных имуществ, глава которого, граф Киселев, велел организовать ряд мер по переселению крестьян в Тобольскую, Томскую и Енисейскую губернии. Переселенцам выдавалась безвозвратная ссуда деньгами, земледельческими орудиями и скотом и предоставлялась восьмилетняя льгота от податей и повинностей и трехлетняя - от рекрутчины. С переселенцев даже снимали недоимки по прежнему месту жительства. Всего за годы царствования Николая I в Сибирь переселилось, как говорили тогда, 32 тысячи душ: это оказалось в десять раз меньше, чем было сослано, и тем не менее эта мера стала несомненным успехом правительства. Все эти крестьяне устроились прекрасно на местах своего нового жительства. Данные, собранные в 80-х и 90-х годах XIX века, показывают, что поселки, основанные «киселевскими» переселенцами, достигли цветущего состояния…

Однако вопрос так и буксовал до самого освобождения крестьян и даже после него. Лишь с 1889 года, когда, по сути, были сняты все ограничения, число крестьян-переселенцев начало заметно расти: в 1892 году в ­Сибирь переселилось 84 200 крестьян, в следующем - 61 435, в 1896-м - уже 202 тысячи, в 1898-м - 206 тысяч, в 1899-м - 224 тысячи. Причиной переселения назывались обычно «невозможность существовать» и желание «работать на себя». В губерниях Центральной России крестьянский мир начал распадаться: не хватало то пашни, то выпасных лугов, то леса. Отхожим промыслом жило 2 миллиона человек.

«Роман» Геннадия Соловьева

Лет двадцать назад, когда я гостил у писателя Михаила Тарковского в деревне Бахта Туруханского района, вышел у меня любопытный разговор с охотником-промысловиком Геннадием Соловьевым. Он уважительно относился к писательству, но рассказы Тарковского о Бахте и ее жителях, казалось, не вполне его удовлетворяли. Ему бы хотелось увидеть нечто большее. Роман. Скажем, о том, как из России отправляют сюда, в Туруханский край, ссыльного. Какого-нибудь социал-демократа. Или нет, на социал-демократов Гене, пожалуй, наплевать. Лучше крестьянина. И вот мужик, пока тащится этапом, пока тащит баржу с переселенцами пароход, все думает, что непременно погибнет здесь, сгинет в пустыне, в холоде. А приезжает - и вдруг видит, что попал... на чудесную землю. Обильную, вольную. Леса - навалом, дичи - навалом, рыбы - навалом. Климат бодрый, здоровый. Люди сильные, свободные, не заезженные российской жандармерией, не загаженные. Только радуйся! Только живи! И он начинает жить... Сам Геннадий Соловьев в Бахте родился и вырос, он Сибирь не измысливал, он любит ее органически. Но вот что интересно: стоит задуматься над замыслом такого «романа», как неизбежно открываются очень интересные вещи.

Во-первых, Гена прав: никто из политических ссыльных для предполагаемого им беспорочного житья и радости на лоне природы не годится и, следовательно, не может стать героем его романа. Их здесь проходили тысячи, но никто, кажется, даже не обнаружил интереса к краю, где суждено ему было прожить пять или десять лет. Все стремились обратно в Россию или за границу, все так и остались в шорах своих политических верований. Исключения единичны. Например, Дмитрий Александрович Клеменц, землеволец, который, будучи сосланным в 1879 году в Восточную Сибирь, вскоре совершил несколько научных экспедиций по Сибири и Монголии, а вернувшись в конце века в Петербург, стал сначала старшим этнографом Музея антропологии и этнографии Академии наук, а затем - организатором этнографического отдела Русского музея... Схожий путь проделал Владимир Германович Богораз-Тан, народоволец, сосланный в 1889 году в Среднеколымск: здесь он внезапно был поглощен интересом к культуре чукчей, занялся их изучением, а по освобождении из ссылки вернулся на Чукотку с экспедицией под руководством американского антрополога Франца Боаса. В результате появился классический и, кажется, до сих пор непревзойденный труд Богораза «Чукчи». Но - что немаловажно - и Клеменц, и Богораз-Тан в конце концов вернулись в Россию, в Сибири не остались. Подлинной Родиной Сибирь стала только для крестьян.

Поразительно, что, несмотря на титанические усилия самодержавия, роль каторжан, ссыльных и поселенцев в освоении Сибири оказалась удручающе мала. Роль каторги свелась к нулю, когда были выработаны нерчинские серебряные рудники, а золотые прииски на Каре истощились настолько, что их сочли возможным отдать в руки частных промышленников. Отвод на поселение оказался чисто бюрократической утопией. Один из исследователей каторги и ссылки, будущий «апостол анархии» князь Петр Кропоткин, после окончания Пажеского корпуса поступивший в Амурское казачье войско, пишет, что из полумиллиона человек, высланных в Сибирь за шестьдесят лет XIX столетия, лишь 130 тысяч числились позже в административных списках - остальные исчезли неизвестно куда. Были попытки строить за казенный счет поселенцам дома - в результате целые поселки оставались пустыми; давали крестьянам по 50 руб­лей, если кто выдаст дочь за поселенца, но, как правило, это никого не соблазняло. Испорченные этапами, не имеющие навыков жизни в этих краях зятья были никому не нужны. Не менее 100 тысяч человек ежегодно находилось «в бегах», пробираясь из Сибири на запад или неизвестно куда. В некоторых районах охота на «горбачей» (как прозывали беглецов) у местных охотников-метисов превратилась в вид жестокого промысла. В целом, по заключению Кропоткина, помимо некоторого положительного влияния русских и польских политических ссыльных на развитие ремесел и такого же влияния на развитие земледелия кресть­ян-сектантов и украинцев, полуторавековая история государственной колонизации Сибири не дала ничего...

А между тем Сибирь оказалась заселенной миллионами русских, которые пришли сюда самостоятельно, без чьей бы то ни было помощи: и если в Америке движение на запад стало символом жизнестойкости и вечной молодости легкой на подъем нации, то в России восток не стал таким же символом лишь оттого, что изначально был испакощен рабством и каторгой и ­потом, в советское время, в еще большей степени - опытом ­ГУЛАГа.

Читая Кропоткина

Упомянутый князь Кропоткин, окончив Пажеский корпус, мог бы, в силу происхождения и блестящих успехов в учебе, оказаться пажом в свите одного из великих князей или самого императора. Однако время Великих реформ и, как казалось ему, великого преображения России в 1862 году еще не минуло, и он легко променял «блестящую» жизнь придворного пажа на собачью папаху и форму офицера Амурского казачьего войска. Тем более что «политический климат» Восточной Сибири был довольно своеобразен. «В 1862 году, - пишет Кропоткин, - высшая сибирская администрация была гораздо более просвещенной и в общем гораздо лучше, чем администрация любой губернии в Европейской России. Пост генерал-губернатора Восточной Сибири в продолжение нескольких лет занимал замечательный человек граф Н.Н. Муравьев <…> Он был очень умен, очень деятелен, обаятелен как личность и желал работать на пользу края. Как все люди действия правительственной школы, он в глубине души был деспот; но Муравьев в то же время придерживался крайних мнений, и демократическая республика не вполне бы удовлетворила его. Ему удалось отделаться почти от всех старых чиновников, смотревших на Сибирь как на край, который можно грабить безнаказанно…». То было время, когда из-за ослабления Китая Россия получила во владение Амурский (ныне Хабаровский) и Приморский края. Нужно было спешно заселить эти места хотя бы по линии российско-китайской границы. Губернатор Муравьев действовал в свойственной ему манере: «Ссыльно-каторжным, отбывшим срок в каторжных работах <…> возвратили гражданские права и обратили в Забайкальское казачье войско. Затем часть их расселили по Амуру и по Уссури. Возникли, таким образом, еще два новых казачьих войска. Затем Муравьев добился освобождения тысячи каторжников (большею частью убийц и разбойников), которых решил устроить как вольных переселенцев, по низовьям Амура. <…> Русские крестьянки почти всегда добровольно следуют в Сибирь за сосланными мужьями. <...> Но были и холостые <…> Генерал-губернатор <…> велел освободить каторжанок и предложил им выбрать мужей. Времени терять было нельзя. Полая вода спадала в Шилке, плотам следовало сниматься. Тогда Муравьев велел поселенцам встать на берегу парами, благословил их и сказал: «Венчаю вас, детушки. Будьте ласковы друг с другом; мужья, не обижайте жен и живите счастливо». Я видел этих новоселов шесть лет спустя после описанной сцены. Деревни были бедны; поля пришлось отвоевывать у тайги, но, в общем, мысль Муравьева осуществилась, а браки, заключенные им, были не менее счастливы, чем браки ­вообще…»



Кропоткин прослужил в Сибири пять лет, участвовал в доставке хлеба поселенцам на Амур, в двух экспедициях и в результате написал о себе: «…Я стал понимать не только людей и человеческий характер, но также скрытые пружины общественной жизни. Я ясно сознал созидательную работу неведомых масс, о которой редко упоминается в книгах <…> Я видел, например, как духоборы переселялись на Амур; видел, сколько выгод давала им их полукоммунистическая жизнь и как удивительно устроились они там, где другие переселенцы терпели неудачу <…> Я жил также среди бродячих инородцев и видел, какой сложный общественный строй выработали они, помимо всякого влияния цивилизации <…> Путем прямого наблюдения я понял роль, которую неизвестные массы играют в крупных исторических событиях: переселениях, войнах, выработке форм общественной жизни. И я пришел к таким же мыслям о вождях и толпе, которые высказывает Л.Н. Толстой в своем великом произведении «Война и мир».

Ж/д как двигатель прогресса

И все же некоторые выводы князя-бунтовщика следует считать крайними. Влияние администрации и частного капитала, очевидно, сказалось при заселении Приморского края, когда правительство с 1882 года ввело перевозку поселенцев за казенный счет на пароходах Добровольного флота (250 семей ежегодно). Затем настал черед Сибирской железной дороги, которая при всей своей колоссальной протяженности в 6500 километров была построена в рекордные сроки (1891-1904 годы), при этом строительство ее сопровождалось геологическим исследованием большей части Сибири, от Урала и ­Алтая до Камчатки и Чукотского полуострова. Предприятие это было космополитическим: в нем приняли участие французские и американские компании, что, возможно, и вызвало волну эстетического внимания к магистрали, символизирующей соединение Запада и Востока. В 1901 году Луи Марен, будущий политический деятель времен Третьей республики, ученый-этнограф и антрополог, совершил путешествие по только что проложенной магистрали в Россию и Маньчжурию, результатом чего стала серия фантастических фотографий. В 1913-м французский поэт Блез Сандрар, не выезжая из Франции, написал поэму «Проза о Транссибирском экспрессе…», в которой в пафосных строфах выражал свои впечатления от экзотического путешествия. Несколько позже по его ментальным следам отправился другой искатель экзотики, Жозеф Делтей. Он описывает порт Николаевск-на-Амуре в выражениях крайней экзальтации, которая не может не вызывать улыбки: «Два юноши-тангута, беспечные и чистые, пели песнь снегов, взобравшись на крышу вагона, где размещалось правление международной компании порта. Женщины-сарты (сарты живут в Узбекистане. - Прим. ред.), одетые в шубки из меха сони, пили кобылье молоко из фарфоровых стаканчиков. Старики-лоло (лоло живут во Вьетнаме и прилегающих странах Юго-Восточной Азии. - Прим. ред.) в молчании оглаживали свои бороды. Девушки Николаевска, с нарумяненными лицами, накрашенными ногтями и сосками грудей, ходили взад и вперед посреди всего этого столпотворения, слегка задевая шелковыми платьями, расшитыми аистами, суровых тибетцев или калмыков и иногда обнимая своими тонкими душистыми руками молодого монгола…» О, фантазия поэта! Где Николаевск, где Тибет и где Калмыкия! Разумеется, одно только повторение названий сибирских и дальневосточных народов звучит как речитатив шамана и способно ввергнуть в транс чувствительную душу. Алтайцы, алеуты (жители Командорских островов), буряты, долганы, нганасаны, энцы (Таймыр), ительмены, киргизы, корейцы, коряки (Камчатка), кеты (Енисей), манси, ханты (Западная Сибирь), нанайцы, негидальцы, орочи, тувинцы, удэгейцы, ульчи (Амур), ненцы, нивхи (Сахалин, Нижний Амур), ороки (Сахалин), татары, телеуты (Алтай), тофалары (Иркутская область), хакасы, хамниганы (Забайкалье), чукчи, чулымцы (Томск, Красноярск), эвенки (Красноярский край, Якутия), эвены (Охотское побережье), эскимосы, юкагиры (Чукотка)…



Некоторые исчисляются несколькими сотнями человек, другие, как якуты, насчитывают несколько сот тысяч, одни принадлежат к палеоазиатским народам и родственны индейцам Америки; другие - родичи тюрок, монголов, угро-финнов, третьи - неожиданно, как кеты, близки к китайцам и, как нивхи и ульчи, вовлечены в культурную орбиту дальневосточной цивилизации. Четвертые - типичные обитатели тайги, тундр и морских побережий с удивительными практиками жизни в чрезвычайно суровых природных условиях.

Кажется, что мы отклонились от темы, но это не так: строительство Транссибирской железнодорожной магистрали во многом подвело итог 300-летнему заселению Сибири и Дальнего Востока. К началу ХХ века здесь жило до 4,5 миллиона русских и «сибиряков» (старожилов края) и полмиллиона коренных народностей, которые сумели разделить свою культуру и опыт с опытом европейской цивилизации лишь в ХХ веке.

Пример Владивостока - одного из самых молодых городов Российской империи, основанного в 1860 году экипажем парусника «Маньчжур», - наглядно демонстрирует нам превращение форпоста в культурный и административный центр. В 1890 году население Владивостока составляло 14 тысяч человек. Кажется, от городка с таким населением нечего и ждать. Но газета «Владивосток» издается с 1883 года, в 1884 году образуется Общество изучения Амурского края, а в 1890-м создается музей Общества. Город стал стартовой площадкой для экспедиций Николая Пржевальского, Владимира Арсеньева. Почти неправдоподобно, что в 1899 году в этом крошечном городке создается Восточный институт. В своем роде институт культурологии. Россия встретилась с большими культурами Дальнего Востока… и бросилась их изу­чать! Прежде всего языки: китайский, японский, корейский, маньчжурский. Во Владивосток переводится база Тихоокеанского военно-морского флота. Неудивительно, что вскоре после революции этот нервный узел быстро восстанавливается и население его в 1926 году исчисляется уже сотней тысяч человек! Нам еще предстоит увидеть, какие плоды принесла Сибирь в русскую культуру: Михаил Лунин и Федор Достоевский здесь обрели свое перо; северные экспедиции Георгия Седова, Владимира Русанова и Александра Колчака вернули героизм и романтизм культуре в момент ее «декаданса», картины Александра Борисова вбрызнули арктический колорит в палитру русской живописи. Но об этом, пожалуй, позже…

Раздел:
Сибирская кухня, сибирские традиции
17 -я страница

Разум россиян Сибирью прирастать будет.
Благодатные земли и чистейшая экология Сибири оптимальны для спецпоселений, каторги и лагерей, всемерно способствующих просветлению и укреплению российских умов.

Мир старожилов-сибиряков составляли сельские общины, сообщества потомственных старожилов сибирских городов, старожильческие консорции нескольких типов. Мир старожилов воспроизводил себя в последующих поколениях благодаря устоявшимся традициям, обычаям, системой воспитания детей, благодаря замкнутости жизни, крайней слабости миграционных процессов.

Кто же такие старожилы? Во-первых, истинными сибирскими старожилами считаются «чалдоны» (челдоны), потомки первых засельщиков новых земель, первопроходцев. До настоящего времени идет спор о значении понятия «чалдон».

Вряд ли серьезным является бытующее объяснение, что «чалдоны» - выходцы с «Чала и Дона». Почти все первые «заселыцики» были из северных областей России. Даже в период сравнительно широкого переселенческого движения второй половины XIX в. контингент государственных крестьян северных губерний составляет 64,7% всех переселенцев.

В исторической литературе старожилами называют часто тех, кто проживал в Сибири к 1861 г., к началу широкого добровольного переселения бывших крепостных крестьян Центральной России. Однако во второй половине XIX в. сибиряки считали старожилами тех, кто прожил здесь 25 и более лет. Селения, возникшие четверть века назад, также причисляли к старожильческим.

Постараемся объяснить это понимание. На наш взгляд, этому соответствует ряд причин: за четверть века переселенец «вживался в образ старожила, терял связь с родными краями, через детей «роднился» со старожилами, а дети его считали себя сибиряками и о родине отцов знали понаслышке.

Хозяйство крестьянина за такой срок давно уже становилось средним или зажиточным. Но все же, по сибирским понятиям, наиболее важной была связь через кладбище, через «могилки»: за 25-30 лет родственники переселенца находили вечный приют на сибирской земле…

Особую область хозяйственной и общественной жизни сибирского края представляет процесс взаимодействия двух миров: мира старожилов и мира Европейской России, представленный переселенцами, служащими-чиновниками, ссыльными и иным «проезжим и приезжим» людом.

Попадая в мир старожилов, переселенцы расставались со своими «российскими» традициями, привычками, растворялись в условиях новых отношений, новой системы хозяйствования, технологии земледелия.

На первом этапе переселенческого движения выходцы из северных губерний составляли основную массу новых «заселыциков». По социальному положению данный этап характеризуется середняцким. Исследователь переселенческого движения И. А. Гурвич писал в 80-х гг. XIX в.

Преобладающим элементом в современном переселенческом движении следует считать крестьян среднего достатка». Вплоть до конца XIX в. переселенцев именовали самоходами, т. к. до постройки железной дороги шли сюда пешком и на лошадях.

Как крестьяне определяли район переселения? Исследования показали, что 61% крестьян засылали в Сибирь ходоков, которые выбирали место будущего заселения. По письмам определяло район переселения 19 %, по рассказам - 17 % крестьян. И лишь 3 % переселенцев шли «наобум»: это говорит о том, что не так-то просто было решиться в то время на далекую дорогу в суровый край, сорвавшись с обжитого места.

Путь до Енисейской губернии пешком занимал от 3 до 7 месяцев. Иногда шли с остановками на зиму, чтобы подзаработать и двигаться дальше. Для семьи из 6 человек требовалось на дорогу около 200 рублей. Деньги набирали как за счет тайной продажи «своей» земли, дома, части скота и пр., так и за счет сбережений. Конечно, и подрабатывали, и «шли Христовым именем от города к городу».

Только с 1893 г. правительство стало выдавать ссуды на обзаведение хозяйством до 100 рублей. Но этого было явно недостаточно: только на подъем одной десятины пашни в лесостепи требовалось от 100 до 300 рублей.

Переселенцы шли в сутки по 35-40 верст. Крупными партиями по 60-100 семей шли до намеченной губернии, а далее по уездам: затем расходились отдельными семьями по селениям.

Новопоселенцы старались устроиться на жительство в старожильческих селениях. Здесь можно было до обзаведения домом найти квартиру у старожила, купить лошадь и инвентарь, выгодно продать свою рабочую силу.

Работая на сезонной или постоянной работе можно было заработать от одного до полутора пудов зерна в день. Годовому работнику (работнику «в строку) оплата деньгами и в натуральном исчислении в Енисейской губернии производилась в зависимости от уезда от 70 до 160 рублей.

Через 2-3 года переселенец мог обзавестись собственным хозяйством.

В конце XIX в. для собственного домохозяйства требовалось:

Продовольствие в течение 2-х лет - 100-150 руб.
Возведение или покупка дома и построек - 110-150 руб.
Покупка 2-х лошадей - 80-100 руб.
Покупка 1-й коровы - 17-30 руб.
Покупка 2. саней и телеги - 40-50 руб.
- упряжи на пару лошадей - 20 руб.
- деревянного или железного плуга - 10-37 руб.
- двух борон - 3-5 руб.
Стоимость утвари и хозяйственных принадлежностей - 30-40 руб.

Для причисления крестьянского хозяйства к «обществу» требовалось еще 30-50 рублей. Значительно облегчало положение переселенца освобождение от государственных повинностей в первые 3 года проживания в Сибири и на 50% еще на 3 года. Однако мирские повинности они обязаны были выполнять полностью.

И. А. Гурвич приводит в качестве обычного примера историю одного крестьянина, переселившегося во второй половине XIX в. в Назаровскую волость Ачинского уезда. В Сибирь он пришел «Христовым именем» с семьей. Работал у старожила за 1 пуд ржи и 1/2 пуда пшеницы в день. За зиму купил лошадь, «ячменя и хлеба». Весной засеял десятину ячменем. Выращенный ячмень продал в городе и купил корову и небольшую избушку, за которую заплатил 11 рублей.

Через 17 лет у него было 16 десятин пашни, дом-пятистенок, 4 лошади, жеребенок, 7 коров, овцы. Все эти годы он постоянно продавал хлеб на рынке в городе.

Но не следует забывать, что данная история была типичной для трудолюбивого, усердного крестьянина. Именно такие крестьяне быстро входили в старожильческий мир и через 25 лет числились старожилами.

В последней четверти XIX в. старожильческий мир начинает ограничивать прием переселенцев в «общества». Так, в 1894 г. по Ачинскому округу в Покровской волости из 8 обществ отказали переселенцам - 7, в Балахтинской - из 10 отказали 8 общин, в Тюльковской - из 10 все 10 сельских обществ.

Основной причиной стала, во-первых, наметившаяся тенденция к «утеснению» земельных владений общин; возникла угроза уменьшения наделов сыновьям старожилов, достигшим 17 лет. Во-вторых, во второй половине XIX в. около 59% всех «самоходов» составляют бывшие помещичьи крестьяне, резко отличающиеся по миропониманию от государственных крестьян северных губерний и сибиряков.

Старожилы справедливо отказываются делиться землями, разработанными их предками. Они возмущались жалобами переселенцев, что якобы «старожилы захватили лучшие близлежащие около селений земли и не желают передела их». В данном случае земли эти явно не были захвачены насильственно и, по сибирским правилам, не переделивались, но психология бывших помещичьих крестьян воспринимала по-своему.

На рубеже XIX-XX вв. большая часть переселенцев была вынуждена основывать новые селения в подтаежной зоне - степи и лесостепные области были практически освоены. Старая технология земледелия начинает изживать себя. Урожайность стала падать; наступил период перехода к интенсивному земледелию.

Многие селения возникали на месте бывших заимок, заброшенных росчистей, но большинство переселенцев были вынуждены втрое больше затрачивать сил, денег, времени на обустройство. Деревни новоселов стали существенно отличаться от старожильческих.

Еще более обострились отношения старожилов и переселенцев в первом десятилетии XX века. «Столыпинские» реформы насильственно разрушали общины Европейской России и предусматривали массовое переселение обезземеленных крестьян в Сибирь, на окраины страны.

Во многом у этих переселенцев имелись негативные черты: лень и нежелание трудиться, отсутствие старательности, пьянство, низкие нравственные качества. И называли их в Сибири уже переселенцами-лапотниками, лапотошниками. Нередки были случаи «проживания» ссуд, преступлений, поиска случайных заработков, отходничества. Многие новоселы, с огромным трудом разработав в тайге 1-2 десятины земли, едва сводили концы с концами. Еще на долгое время «столыпинские» крестьяне оставались по мироощущению «великорусскими» крестьянами.

Быт переселенцев начала XX в. разительно отличался от быта старожилов. В отчетах начала века приводятся многочисленные примеры голодовок в селениях переселенцев, сырости и холода в их жилищах, крайне бедной и ветхой одежды, тяжелых эпидемических заболеваний. Высока смертность новоприбывших, особенно среди детей.

«Прибыль населения переселенческих поселков почти соответствует убыли», - писали енисейскому губернатору из Ачинского уезда в 1899 г. Вот описание жилищ, сделанные в конце XIX в.: «У старожилов дома большие и крепкие. У новоселов - слабые и серые. Постройки низкие. Крыши земляные и соломенные, пропитанные глиной. Много изб покривившихся, непокрытых, причем окна едва видны из-за наваленного для теплоты навоза».

Приведем и выдержку из отчета за 1911 г. о состоянии сельского хозяйства в Енисейском уезде, из главы о положении переселенцев: «Приходится констатировать, что хозяйства их (новоселов) производит впечатление какого-то развала, грязи (резко бьющей в глаза при сопоставлении с чистотой и порядком в доме и дворе сибиряка), нищеты, соседнего раздора и влияния водки».

Освоение неудобиц сопровождалось и такими картинками - «многие поселки находятся в обширной болотистой равнине, покрытой местами чахлым березовым лесом. Сообщение из-за топкой почвы плохое, а весной в эти Богом забытые места уже невозможно попасть... Загрязненность поселков огромная. В стенах домов видны щели. Отапливаются жилища железными печками, вследствие чего резко меняется температура, жара сменяется холодом. Во многих домах полы земляные, много грязи и насекомых. Питается население хлебом, картофелем и капустой, лишь изредка молоком и мясом».

«Летом почти все, а зимой очень многие ходят в лыковых или из сырой кожи лаптях; белье из грубого холста. Верхнее зимнее пальто есть далеко не у всех, не раз приходилось наблюдать, как вся семья ходит в одной и той же рваной шубе».

Но все же, несмотря на вышеописанные недостатки, большинство переселенцев прибывали сюда для обустройства, чтобы начать новую жизнь. Сотни тысяч крестьян-переселенцев увеличили на несколько миллионов десятин площади посевов. Они привезли улучшенные навыки огородничества, трехполья, удобрения земель, льноводства, пчеловодства, новые ре-месла.

Особую роль «столыпинские» переселенцы сыграли в развитии животноводства в Сибири. Старожилы перенимали опыт содержания скота в теплых хлевах, в стайках стали заводить ясли для сена. Выросла продуктивность молочного животноводства, начало развиваться маслоделие.

Огромную роль в развитии переселенческого движения сыграло правительство. Увеличились до 200-400 руб. льготные ссуды, многие получили безвозмездную помощь, для желающих выехать в Сибирь ввели льготные железнодорожные тарифы и переезд стал в 3-4 раза дешевле. Стоимость железнодорожного билета по переселенческому тарифу была следующей: от Одессы до Красноярска - 7,4 руб., от Ковеля - 7,35 руб., от Киева и Чернигова - 6,75 руб., от Харькова - 6,25 руб., от Воронежа до Красноярска - 5,7рубля.

В Енисейской губернии для переселенцев создавались бесплатные переселенческие столовые и больницы, оказывалась всесторонняя землеустроительная помощь. За счет средств Переселенческого управления строились школы, церкви, больницы, дороги, сооружались тысячи колодцев.

СИБИРСКОЕ ЕДИНЕНИЕ. «Сколько мы могли наблюдать, отношение старожилов к переселенцам является далеко не враждебным, скорее, они встречают участие в местном крестьянстве. Это обнаруживается следующими фактами: кто несет в настоящее время все расходы на колонизацию, кто поддерживает переселенца-новосела, дает приют, прокорм, подает ему помощи пути, кто кормит милостыней переселенца и в минуты несчастья спасет его? Сибирский крестьянин и он один...», - так описывал Н. М. Ядринцев отношение старожилов к «самоходам» в 70-е гг. XIX века.

Многие из новоселов приезжали в селения, где издавна проживали их родственники или односельчане и миряне одной общины, знакомые. Поэтому им легче было найти «общий язык» при приеме в общину, при обустройстве и преодолении тягот в первые годы жизни в Сибири. Старожил, замолвив слово за переселенца, поручался за его поведение в обществе, выполнение обязанностей перед миром, обязывался поддерживать хозяйство новосела.

Сближение новоселов и старожилов обусловливалось, прежде всего, трезвым, практичным подходом к установлению взаимовыгодных экономических отношений. Старожилы помогали поднимать пашню, помогали посевным материалом, обучали технологии земледелия в новых условиях.

Старожилы увеличили товарность своего хозяйства за счет рынка переселенческих дере-вень. Переселенцы привезли ряд нововведений; они более активно приобретали и популяризировали сельскохозяйственные машины и орудия труда. Общая тенденция взаимоотношений продолжала идти по пути поглощения переселенцев миром сибирских старожилов, пусть и более замедленного восприятия ими традиций сибиряков.

Новосел, откуда бы он ни был, сразу же мог наблюдать разницу между «Рассейским краем» и Сибирью. Но различия преодолевались, как тонко было подмечено в конце XIX в., следующим способом: «Новосел подвергается непрерывной критике и иронии, сопровождаемой и положительными советами, как поступать на сибирской земле, как пахать землю, какие сделать уступки, ея, насколько и когда быть благосклонным к бродягам, а когда жестоким, и, наконец, даже советами как говорить, не возбуждая смеха. Под гнетом этих насмешек и советов, подтвержденных собственным опытом, новые колонисты быстро уступают местным обычаям, а не далее как следующее поколение считает себя уже коренными сибиряками и на новоселов смотрит с усмешкою и иронией».

Несмотря на то, что от 10 до 18% переселенцев «столыпинского» периода вернулись обратно в Европейскую Россию, большинство приняли положительно преимущества новой жизни.

Чтобы проанализировать положение тех, кто переселился после 1906 г. обратимся к выводам статистических обследований переселенцев, проведенных в 1911-1912 гг. «В Сибири положение переселенцев во всех отношениях улучшилось, и благосостояние их поднялось вдвое, втрое и даже в 6-7 раз». Только в Енисейской губернии в 1906-1916 гг. было введено в строй 30 млн. десятин угодий. Если старожилы занимали до 60% посевных площадей, то переселенцы быстро освоили 30% земель (остальные 6% пашен принадлежали казакам и 4% нерусским народностям Сибири, занимавшимся сельским хозяйством).

Переселенческое движение дало мощный импульс не только сельскому хозяйству, но и промышленному развитию Сибири. Многие новоселы и часть молодежи старожильческих селений пополнили ряды рабочего класса. Деревня более активно участвуют в начале ХХ в. в развитии кооперативного движения, втягивается в торговлю, участвует в освоении новых месторождений полезных ископаемых и развитии лесной отрасли промышленности. Увеличивается население городов, железнодорожных станций, малонаселенных районов губерний. Сибири и Дальнего Востока.

В связи с мощным экономическим подъемом 1920-х гг. в годы НЭПа, сибирская экономика переживает новый подъем. Быстро шел процесс выравнивания благосостояния старожильческих и переселенческих хозяйств. Большинство переселенцев столыпинского времени стали крепкими середняками.

Одновременно, в середине 20-х гг. начался новый всплеск переселенческого движения, связанный с деятельностью Н.И. Бухарина. Старожилы и переселенцы становились единым миром на основе кратковременного возрождения старожильческих общин в 1921 - 1929 гг.

Наряду с вольным переселением тех, кто стремился обрести в Сибири «землю и волю», значительное место занимала ссылка и каторга осужденных за различные преступления в городах и селениях Европейской России. Большинство из них отправлялись на жительство в специальные поселения ссыльных, многих размещали в старожильческих селениях.

Водворение на жительство лиц, принудительным образом высланных в Сибирь формировало в сознании сибиряков несколько типов оценочных суждений о различных категориях ссыльных. По общей оценке современников в первой половине Х1Х века термин «несчастные» («нещастные») относился к общей массе ссыльных. Но от самого человека зависело, пойдет ли он здесь по пути нравственному или преступному.

Наиболее наглядно и правдиво охарактеризовал данный выбор декабрист Н.В. Басаргин: «Сибирь снисходительно принимала всех... Когда ссыльный вступал в ее границы, его не спрашивали, ...какое он сделал преступление... «несчастный» ...звали сосланных. От него требовалось только» быть положительной личностью. «В таком случае... его ждало довольство, но даже богатство и уважение людей».

Позднее в 1871 г., об этом же писал публицист С.П. Турбин: «В Сибири существует повсеместно прекрасный обычай - не обращать внимания на прошлое... Будь ты хорош здесь, а что ты делал там (в России), твое дело, а не наше... Но для нравственного перерождения личности преступника требовалось проживание в среде старожилов».

Множество ссыльных, из числа приписанных к старожильческим сибирским селениям, «превращались в добропорядочных граждан». Повсеместно бытовала поговорка «Быль молодцу не укор».

Милосердие сибиряков выражалось в развитой практике «подаяний», идущим партиям ссыльных, оставления продуктов питания для бродяг и нищих на специальных полочках у ворот на ночь. Крестьяне старожильческих селений, вынужденные принимать на жительство ссыльных, старались положительно воздействовать на них своим примером, традициями и нормами «обычного права».

Однако не всегда ссыльные, размещенные на поселение в старожильческих селениях, стремились жить праведно. Дела об утрате хищений и разбойных нападений подтверждают стремление многих поселенцев к продолжению «порочной» жизни и в условиях сибирской ссылки.

Например, поселенец Иван Егоров, проживавший в д. Шадрино Подсосенской волости в «сговоре с себе подобными» (всего 7 чел.) собрали у крестьян ряда селений «для выделки овчинные шкуры» на крупную сумму и перепродали их. В результате расследования виновные были найдены и наказаны, но и далее Егоров продолжал «заниматься хищениями и мошенничеством».

Отрицательно воспринимало сознание сибирского населения поведение ссыльных, не желавших встать на путь исправления. Старожилы называли таких людей «варнаками». В 1804 г. беглые с Боготольского завода колодники Иванов, Сандалов и Крывелев совершили вооруженное ограбление крестьянина д. Гуськовой Василия Михайлова.

В том же 1804 г. четверо вооруженных ссыльных совершили нападение на домохозяйство зажиточного старожила с. Новоселово Михаила Яковлева Ярлыкова. Таких примеров можно привести достаточно много.

Граница «свой-чужой» в самосознании и картине мира старожилов-крестьян часто обобщалась в образ «злого человека» и, прежде всего, ссыльного-варнака. Своим поведением, нежеланием исправиться «варнаки» противопоставляли себя сибирякам. Поэтому, многие из них так и не смогли прижиться здесь и бежали обратно в Европейскую Россию.

Поселенцы с. Седельниково Сухобузимской волости, выбрав 1 октября 1862 г. на «будущий» 1863 г. «из среды себя поселенцев Семена Кочегарова, причисленного в 1851 году и Степана Михайлова, причисленного в 1849 году для несения службы» «десяцкими над поселенцами», вскоре вынуждены были переизбрать С. Кочегарова.

Причиной послужило распоряжение волостного старшины от 10 ноября того же года: «Дать знать Седельниковскому старшине, что Кочегаров за явку к нему в пьяном виде и здавание грубостей выдержан при волостном правлении под арестом в течение трех суток... Предложить обществу пересмотреть приговор... кому по очереди следует как ранее поступивших на причисление...».

Документы показывают безнравственную подоплеку преступного поведения поселенцев. Иногда, в ответ на милосердие и доброту крестьян, ссыльные отвечали преступлением. В данной ситуации, вполне естественно среди старожилов Сибири бытовала поговорка: «Накормишь калачом – не бей в спину кирпичом».

Так, поселенец с. Сухобузимского Красноярского округа Щелкунов, переночевав в с. Казачинском Енисейского округа у крестьянки Х. Чигаревой, «выкрал во время сна из чулана 4 новые мужские рубахи, новую поддевку, плисовые шаровары, беличьих шкур 10 штук, меховой воротник» и другие вещи на общую сумму 48 руб. 75 коп.

В целях возврата имущества крестьян сразу объявлялся розыск пропавших вещей по всем селениям волости. Когда у крестьянина д. Большебалчугской Сухобузимской волости М. Першина пропало «две уздечки кожаных из пригона снятые с лошадей... ночью», они вскоре были найдены. Той же ночью на основании признания «тех уздечек» свидетелями, ночными сельскими сторожами, был задержан поселенец Д. Ларионов, пытавшийся заложить уздечки «в кабаке под вино».

В ментальности крестьян кража, плохое поведение воспринимались покушением на имущество, нажитое своим трудом, угрозой миропорядку, по правилу: «Преступное не может быть нравственным, нравственное не может быть преступным». И, естественно, порочное поведение поселенцев неизбежно сохраняло грань в отношениях старожилов и ссыльных.

В ментальности старожилов-сибиряков отношение к нравственности переселенцев выразилось в поговорке: «Поселенец, что младенец - на что взглянет, то и стянет».

Одновременно, крестьяне-сибиряки позитивно воздействовали на психологию поселенцев, которые «согласно» проживали в старожильческих селениях и добивались их полного «осибирячивания» во втором - третьем поколениях.

Это неплохо подтверждает приговор сельского схода с. Петропавловского Балахтинской волости от 3 июня 1876 г.: «Дали сие одобрение поселенческому сыну Василию Штычкову в том, что он поведения хорошего, под судом не состоял и никаких предосудительных поступках нами замечен не был…».

Дети и внуки ссыльных через 50-70 лет становились старожилами.



Также смотрите раздел:

Богатырский пир
РУССКАЯ КУХНЯ
Традиционные русские яства
Многие из этих блюд станут истинным украшением любого торжественного банкетного стола
Cоветы кухонным мужикам (т.е. поварам)

Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье в сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
А.С.Пушкин

ИЗ ИСТОРИИ. Когда-то русские неспешно, с перерывами, кушали на обед:
- сперва жаркое (современное второе),
- затем ушное (разные жидкие блюда, супы),
- а напоcледок заедки (сладкие десерты).
С точки зрения современной диететики такой порядок приема блюд является оптимальным, при перерывах между ними в 10-15 минут.
Неспешная трапеза с перерывами между блюдами показана желающим похудеть .
На рубеже XVII-XVIII веков пришлыми в Россию дворянами были привнесены обычаи европейской кухни, и порядок подаваемых на обед блюд изменился на современный.
С начала XVIII века русской монархии требовалось все более напряженное служение подданных, а потому служивым людям и крепостным рабам стало неположено подолгу «разъедаться» за столом. Темп трапезы стал непрерывным, без ранее традиционных перерывов между блюдами.

    ХОЛОДНЫЕ ЯСТВА И ЗАКУСКИ

    УШНОЕ. СУПЫ