Русская публицистика XV-XVI веков. История в историях
ПУБЛИЦИСТИКА ДРЕВНЕЙ РУСИ
Выдающимся памятником первой половины XIII века является публицистический памфлет «Моление Даниила Заточника», который дошел до нас в списках XV- XVI вв. в двух редакциях. Первая редакция была адресована Ярославу Владимировичу, который княжил в Новгороде с 1182 по 1199 год. В этой редакции отсутствует конкретный материал, обличения Даниила носят обобщенный характер, основной удар направлен против «злых жен». Вторая редакция адресована Ярославу Всеволодовичу Переяславскому, княжившему с 1213 по 1236 год. Эта редакция наполнена конкретным социально-обличительным материалом, направлена против бояр и монахов.Как бы мы ни смотрели на происхождение отдельных редакций «Моления», ясно одно – «Моление» не только читалось и переписывалось – оно постоянно перерабатывалось, дополнялось, из него делали выборки, оно жило, творилось в течение ряда веков. При этом удивительно следующее: каждый из его соавторов умел попадать в стиль «Моления» и не расходиться с его идеологией. Вновь дописанное или переработанное почти не отличалось по своему характеру от основной части, точно стиль, в котором было написано «Моление», был хорошо знаком всем, кто так или иначе «вмешивался» в работу автора этого произведения.Характерной особенностью «Моления» является стремление автора установить новые критерии для определения общественной ценности человека. В литературе предшествующего периода характерна была традиция оценивать человека по положению на иерархической лестнице. «Моление» выступает против этой традиции, здесь, впервые в литературе, утверждается право человека на уважение в зависимости от личных качеств. Автор «Моления» считает, что право человеку на уважение дает прежде всего его ум. И именно с риторического прославления ума начинается «Моление». Даниил протестует против отношения к человеку по сословному признаку, по его принадлежности к имущим слоям. Главное в человеке его личные, внутренние качества, важным из которых является разум, он показывает превосходство ума над ратными подвигами: «Лучше един мудр десяти хоробрующих без ума». Даниил выступает против бояр, которые не могут оценить человека, постоянно унижают его. Он сам находится в материальной зависимости от бояр и просит князя взять его на службу к себе. Осуждает богатство, которое развивает в человеке «гордость и буесть». При этом Даниил указывает на возможные пути освобождения от боярской зависимости и сам же отвергает их. Например – пострижение в монахи. Но он с негодованием говорит о монахах и впервые в древнерусской литературе появляются элементы сатирического изображения монашеского быта. Даниил выступает и против другого пути – женитьба на богатой невесте. Даниил отмечает, что войти в дом к богатому тестю – это не что иное, как унижение человеческого достоинства. Попутно тут же Даниил дает образ «злой жены» - это яркий сатирический образ, тут сказывается влияние церковной литературы.В центре «Моления» – образ идеального князя, мудрого и справедливого правителя, способного установить социальную справедливость. По его мнению князь – единственный, кто может избавить его от боярской зависимости и от нищеты, в его представлении князь – это солнце, которое «согревает подданных лучами своей милости». Только «страх княжеской грозы» способен защитить его достоинство от поругания, «подобно ограде твердой». Князь «украшает людей своей милостью», как весна украшает землю цветами, как солнце «греет он лучами своей милости подданных». Обратить «тучу милости своей на землю скудости моея» призывает Даниил князя. Но, при этом, Даниил не ставит вопроса о социальном равенстве. Он сторонник сохранения «холопства» - «как бы ни был горделив и буяв холоп, но укора ему своего не избыти – холопья имени», подобно тому, как котлу с золотыми кольцами «не избыть черноты».Исходя из этого, И.У. Будовниц считает, что Даниил является представителем мелкого феодального военного люда – нарождающейся новой социальной прослойки господствующего класса – служилого дворянства, которое и стремится занять место у кормила правления, оттеснить бояр. Было сделано несколько попыток определить ту среду, к которой принадлежал автор «Моления». Эти попытки приводили к внешне противоречивым результатам. Одни считали его дворянином (И.У.Будовниц), другие – дружинником князя (Миндалев), третьи – холопом (Н.К.Гудзий), четвертые предполагают, что Даниил вообще не имеет устойчивого социального положения (Б.А.Романов). Но при всем этом одно несомненно, что автор принадлежал не к господствуюим классам, а к зависимым. Он сам называет себя «холопом», называл ли он себя так в точном или узком значении этого слова или в широком значении – «слуга», «подданный», «зависимый человек», одно бесспорно, он подчеркивал свое невысокое социальное положение. Но к какой бы категории зависимых людей он ни принадлежал, одна черта выделяет его из всех – он подчеркивает свою полную зависимость только от князя, только в князе он видит возможный источник своего благополучия, только князя восхваляет, возводит до небес. Это позволяет видеть в Данииле типичного княжеского «милостника», которых особенно много было во Владимиро-Суздальской земле и которые вербовались из самых различных категорий «зависимых» людей. К «княжеским милостникам» относит его Д.С.Лихачев.Даниил сравнивает князя с весной, украшающей землю цветами, с рекой, напояющей людей и зверей. Князь «посылает тучу, грозу». Он так богат, что богатства его «нельзя истощить, как чашею нельзя вычерпать море». Щедрый князь – отец слугам, он «заступник теплый», он дает «богатство и славу», как земля овощь,как дерево плод. К нему все приходят и «обретают от печали избавление». В тоне этого панегирика трудно уловить иронию. Но, конечно, князь для Даниила не был фигурой священной и непогрешимой. Его отношение к князю определяется сравнениями из животного мира. Князь подобен орлу над птицами, осетру над рыбами, льву над зверями. Но в целом – это положительная фигура, так как он своей властью может вызволить зависимого человека из нищеты, поднять его по лестнице социальных отношений, защитить от произвола богатых. Князь – защитник Родины от иноземных захватчиков. Но при всей «демократичности» идейных позиций автора, мы не можем называть их народными, как и позиции автора «Слова о полку Игореве». Позиции автора «Моления» связаны со слишком узкими, временными и местными задачами, понятие Родины оттеснено на второй план. Его кругозор ограничен. Идеалы затемнены личными интересами. Но элементы народности присутствуют в идейном содержании, в художественной основе. При этом в обоих случаях народность выступает в некотором ограничении. Если автор «Слова о полку Игореве» черпает художественные средства из народной лирики и народной исторической песни, то автор «Моления» связан с поэзией скоморохов. Автор «Моления» - «зависимый» человек и не только юридически и материально, но и, в некоторой степени, идейно. Поэтому и наблюдается стилистическая связь с произведениями скоморохов, которые также принадлежали к числу «княжеских милостников».Как справедливо отмечает В.Г.Белинский: «Кто бы ни был Даниил Заточник, - можно заключить не без основания, что это была одна из тех личностей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком даровиты, слишком много знают и, не умея прятать от людей своего превосходства, оскорбляют самолюбивую посредственность; которых сердце болит и снедается ревностию по делам, чуждым им, которые говорят там, где лучше было бы помолчать, и молчат там, где выгодно говорить; словом, одна из тех личностей, которых люди сперва хвалят и хвалят, потом сживают со свету, и, наконец, уморивши, снова начинают хвалить».Следует отметить, что автор «Моления» - человек необычайно начитанный. Даниил говорит, что он вырос не в Афинах, учился не у философов, а, подобно трудолюбивой пчеле, «гадая по книгам», избирает «сладость словесную», совокупляет «мудрость, яко в мех воду морскую». Даниил – это своего рода «интеллигент» древней Руси XII-XIII вв., «интеллигент», принадлежащий к эксплуатируемым слоям населения. В «Молении» тесно переплетаются панегирик княжеской власти и милости, страстная мольба автора и обличения. «Моление» состоит из целого ряда непрерывно следующих друг за другом обращений: «Княже, мой господин!» С помощью этих обращений Даниил как бы членит материал. Часто он вступает в воображаемый диалог – полемику с князем.«Моление» в своей образной системе больше, чем какое-либо другое произведение русской литературы XI-XIII вв., опирается на явления русского быта. Знаменательно, что все эти бытовые черты выхвачены автором из жизни не в порядке повествования, а для построения сравнений, метафор, отдельных образов. Русский быт, при этом самый обыденный, проникает в поэтическую систему. В этом отношении «Моление» представляет собой явление из ряда вон выходящее. Обилие образов, взятых из различных трудовых профессий, из быта, лежит в непосредственной связи с так остро и настойчиво декларированной Даниилом его принадлежностью к низшим слоям общества. Низкое положение Даниила на лестнице общественных отношений – это не только факт его личной жизни, оно определяет и его литературную позицию, самый стиль его произведения и его идеологию. Его социальное положение соответствует его литературной позиции. Он вносит в литературу черты трудового быта, народной мудрости – «мирских притч».В своем произведении Даниил использует книги «священного писания», заимствует изречения из сборника «Пчела», привлекает исторические примеры из «Повести временных лет». Соответствия с «священным писанием» рассматривались только в плане заимствования. Исследователи не обращали внимание на тот шутливый оттенок, который приобретали все эти выдержки из «священного писания» под пером Даниила. Д.С.Лихачев указывает, что функции всех этих цитат заключались в том, чтобы выпросить милостыню у князя, а не милость у Бога. Даниил шуткой выпрашивает у князя материальной помощи, а не в молитвенном горении обращается к Богу о духовной помощи. В этой перемене функции всех этих цитат и заключен элемент комичности, заключена сама природа стиля «Моления». Отличительной особенностью стиля «Моления» является его афористичность. Афоризмы Даниила в большинстве своем книжного происхождения, но есть и народные пословицы. Прибегает Даниил и к определенной ритмической организации речи путем рифмовки отдельных поговорок: «Кому Переславль, а мне гореславль», «Кому Боголюбово, а мне горе лютое». Разнообразны и богаты сравнения восходящие к устному народному творчеству. Афористичная, образная речь «Моления» обеспечила ему большую популярность в древней литературе, афоризмы Даниила использовались в исторической и публицистической литературе.ПУБЛИЦИСТИКА XVI ВЕКА
Публицистическая мысль переживает расцвет в бурный XVI век, оставивший глубокий след в истории Руси. На протяжении XVI века в России насчитывалось не менее 35 публицистов, которые в своих произведениях касались самых разнообразных вопросов своего времени. Это Нил Сорский, Иосиф Волоцкий, митрополит Даниил, Вассиан Косой, Максим Грек, старец Филофей, митрополит Макарий, протопоп Сильвестр, Иван Пересветов, Ермолай Еразм, царь Иван Грозный, князь Курбский и др. Эти публицисты откликались на все жгучие вопросы современности, будили мысль, волновали умы, формировали общественное мнение, и мимо них не может пройти ни один историк русской культуры и русской общественной мысли. Шестнадцатый век – это период крутого поворота в истории страны. Это было время, богатое драматическими событиями и глубокими социальными потрясениями. Дальнейшее развитие производительных сил страны и связанный с этим рост товарно-денежных отношений; усиление феодальной эксплуатации крестьянства, почти полное его обезземеление и закрепощение, сопровождавшееся ожесточенной классовой борьбой; обострение борьбы внутри самого класса феодалов – между боярством и молодым дворянством; успехи централизации государственного управления и усиление самодержавной власти московского царя, поддерживаемого в его борьбе с реакционным боярством всеми прогрессивными силами страны; начало превращения России из национального в многонациональное государство; беспрерывные войны и походы, требовавшие огромного напряжения и стоившие великих жертв, – одно только перечисление всех этих знаменательных процессов показывает, что век, их породивший, есть век исторического водораздела.К XVI веку Россия объединилась в сильное централизованное государство. Стимулом к этому послужила постоянно висевшая над русским народом внешняя угроза, опасность вторжения и погромов, главным образом со стороны восточных кочевников. По общественному своему строю Россия в описываемое время представляла собою феодальное государство на довольно высокой ступени развития с сильно развитыми ремеслами и торговлей. Главным и преобладающим источником народного дохода было земледелие, в основе всего общественного производства лежал труд крестьян. Огромные массивы земли находились в руках монастырей, причем в XV и XVI веках наблюдается особенно бурный рост этого вида землевладения. К началу XVI века немало земель сохранилось еще во владении крестьянских общин, это так называемые черные земли. В течение всего XVI века, при энергичном содействии со стороны государственной власти, в центральных областях наблюдается массовая экспроприация земель помещиков. Вопрос о землевладении монастырей и их отношениях с крестьянами сильно занимает общественную мысль и стоит в центре русской публицистики XVI века. Превращение Московского княжества в Русское государство проходило в сложной внутренней обстановке, своеобразно отражавшейся в религозном сознании русских людей. В некоторых памятниках русской литературы XIV-XV веков отразились различные идейно-религиозные течения, носившие характер антицерковной или внутрицерковной борьбы, хотя, в общем, течения эти имеют не столько литературное, сколько общекультурное значение. Протест против церковной эксплуатации и обмана, против торгашества и разврата духовенства, облеченный в форму религиозного учения, назывался «ересью». Такие протесты назрели и проявились на Руси прежде всего в Пскове и Новгороде, где зародились ереси «стригольников» (вторая половина XIV века) и «жидовствующих» (конец XV века). Первым крупным религиозным движением, зародившимся еще в последней четверти XIV в. в Пскове и Новгороде и отчасти перекинувшимся в Москву, было так называемое стригольничество, связываемое с именем некоего Карпа, который, видимо, был цирюльником – стригольником, отсюда и название ереси, возглавлявшейся Карпом. В основе этой ереси лежало прежде всего отрицание церковной иерархии на том основании, что эта иерархия существует «на мзде», т.е. церковники добывают себе места за плату. Другой существенной особенностью стригольнической ереси было отрицание необходимости молитв за умерших. Такие молитвы обычно сопровождались «вкладами по душе», часто разорявшими вкладчиков и потому, естественно, вызывавшими их сопротивление. Более влиятельной была ересь жидовствующих, прозванная так главным полемистом против нее – Иосифом Волоцким, в опровержение ее написавшим обширное сочинение, озаглавленное «Просветитель». Ересь получила название «жидовствующий», видимо, потому, что еретики отрицали прежде всего божественность Христа. Они утверждали, что Христос такой же человек, как и иудейский Моисей, они отрицали существование святых, почитание храмов и икон и, так же как и стригольники, не признавали иерархии. Поскольку последователями ереси было белое духовенство, т.е. духовенство низшее и среднее, затем примыкавшие к нему горожане, совершенно ясно, что пропаганда «жидовствующих» и самое существо их учения отражали борьбу, которую вело низшее и среднее духовенство в союзе с посадскими людьми с экономическим засилием официальной церкви в лице ее высшего духовенства. Ересь «жидовствующих» находила себе тайное, а иногда и явное сочувствие в Москве, так как они, отвергая церковную иерархию и ее экономические притязания, тем самым играли на руку государству, которое само стремилось к тому, чтобы умерить притязания иосифлянской церкви, противоречившие интересам светской власти. Но, в конце концов, иосифлянское духовенство, пойдя на ряд уступок государственной власти, окончательно склонило ее на свою сторону, и к началу XVI века ересь была ликвидирована. Многие еретики были сожжены, часть же сослана и заключена.Ереси стригольников и жидовствующих имели большое культурное значение. Религиозные споры захватили широкие слои населения как «шатание умов». Ереси пробуждали общественную мысль, до сих пор подавленную авторитетом «священного писания». Борьба с еретиками заставила церковь обратить внимание на безграмотность «пастырей» и населения, а также заняться составлением полного перевода Библии («Геннадиевская Библия» – 1499 г.). Еретические учения использовались в идейной борьбе внутрицерковных группировок.В эпоху возвышения Москвы и укрепления княжеской власти происходила ожесточенная внутрицерковная борьба. Татарское иго усилило роль «утешительного» учения христианства. На протяжении XIII – XIV вв. заметно увеличилось число монастырей, владевших обширными землями и многочисленным крепостным населением. К концу XV в. в руках монахов была почти треть всех московских земель. Неудивительно, что интересы церковно-монастырского землевладения иногда сталкивались с интересами светских феодалов и государственной власти в целом. Так Иван III, чтобы обеспечить землей служилое дворянство, часть земель у монастырей отобрал, а расширение церковных земель ограничил рядом указов. Внутри церкви появились защитники и противники монастырского землевладения и вообще «стяжания». «Иосифляне », названные так по имени их идейного вождя Иосифа Волоцкого Санина (1439-1515гг.), игумена Волоколамского монастыря, отстаивали права монастырей владеть землей и обогащаться. Они требовали полного подчинения церкви государству, считая, что оно обязано поддерживать церковь. Такая позиция дала им возможность договориться с укрепившимся московским самодержавием. В своих произведениях, главным образом посланиях, Иосиф Волоцкий отстаивал законность крупного монастырского землевладения, ссылаясь на то, что монастыри являются значительной не только религиозной, но и политической силой.Другое течение в области церковной мысли представлено было «заволжскими старцами» во главе с Нилом Сорским (1433-1508гг.). Заволжские старцы (монахи заволжских монастырей) выступали против монастырского землевладения и обогащения, проповедуя «нестяжание». Они выступали против иосифлян, стремившихся превратить церковь в государственное учреждение. С точки зрения Нила Сорского и заволжских старцев, задачей монаха были прежде всего подвижничество, аскетизм и полное отрешение от тех материальных забот и политических функций, которые брало на себя иосифлянское духовенство. Монах, по их взгляду, должен обнаруживать критическое отношение к «писанию», чего совершенно не было у иосифлян, не умевших отличать авторитетного в этом «писании» от неавторитетного, внутрений его смысл от мертвой буквы. Заволжские старцы были выразителями интересов боярства, которое наиболее страдало от церковных притязаний, так как экономическое обогащение церкви, расширение ее земельных угодий отражались отрицательно на экономике бояр и на боярском землевладении.Обе эти церковные группировки вступают в борьбу между собой, но в итоге победа оказалась на стороне иосифлян, которые сумели договориться со светской властью, и на протяжении всего XVI века культурное, идеологическое и литературное влияние их сказывается в полной мере. Они в конечном счете политически смыкаются с дворянством и в значительной мере становятся его идеологами.Превращение Московского княжества в Русское государство проходило в сложной международной и внутренней обстановке, своеобразно отразившейся в религиозном сознании людей. Важнейшим следствием этого процесса был подъем национального самосознания. После победы на Куликовом поле и особенно после окончательного свержения татарского ига, сознание народного и государственного единства у русских людей, естественно, поднялось. Подъем этот имел основания и во внешних событиях этого периода. Византия ослабевала в борьбе с турками и теряла свои владения в Азии и в Европе. Чтобы получить поддержку от западных (католических) государств и вызвать крестовый поход против магометан, византийская церковь заключила союз с римской католической церковью – Флорентийская уния. Флорентийская уния – договор об объединении под главенством Папы римского православной и католической церквей, заключенный 5-6 июля 1439 года на Флорентийском соборе. Православная церковь была представлена византийским императором Иоанном VIII Палеологом, константинопольским патриархом Иосифом, эфесским митрополитом Марком, русским митрополитом Исидором; католическая – папой римским Евгением IV. При заключении Флорентийской унии преследовались различные цели: папство стремилось подчинить своей власти православное население Византии, славянские народы Балканского полуострова, церковь русского государства и укрепить свое положение в борьбе с Базельским собором (Базельский собор, вселенский собор католической церкви в 1431-1449 гг. сначала в Базеле, а с 1448 года – в Лозанне пошел на уступки чашникам (сторонники реформации в Чехии) в области культа. В 1414-18 гг. провозгласили верховенство соборов над Папой, однако папство отстояло верховную власть над соборами). Император Иоанн VIII Палеолог путем подчинения папе римскому в церковном отношении надеялся добиться военной помощи против турок. В сознании русских верующих, которые были воспитаны в духе ненависти к католичеству, уния была воспринята как измена чистой вере и отступничество от истинного благочестия. В 1453 году турки завоевали Царьград – Константинополь, и это было воспринято как наказание божье за решение «богоотменного собора». Флорентийская уния в жизнь проведена не была – официально расторгнута православной церковью в 1472 году. Сравнивая падение государственно-политической мощи Византии с подъемом Руси, не присоединившейся к унии, религиозное сознание приходило к выводу, что бог особенно милостив к Руси за то, что она не «омрачися тмою латиньския ереси», а «просветися светом благочестия».В конце XV – в начале XVI века слагаются теории московского единодержавия. Самой популярной из них была теория, известная в формуле: «Москва – третий Рим». Возникла она в недрах русской церкви. Наиболее ярким ее выразителем был старец Филофей. Филофей, игумен псковского Елеазарова монастыря, говорил о себе так: «Я человек сельской и невежа в премудрости, не в Афинах родился, не у мудрых философов учился, ни с философы в беседе не бывал, учился есьм книгам благодатного закона». В послании против «звездочетов» (астрономов) Филофей поучает, что перемены в жизни людей и народов зависят не от звезд, а от бога. Божий промысел наметил, что судьбы человечества завершатся возвышением и гибелью трех избранных им один за другим народов, трех мировых царств. Возвышает бог за благочестие, губит за грехи. Первым царством был Рим, вторым – Византия (Царьград), третьим является Москва. Два из этих царств уже погибли. Византию Бог предал туркам за союз с католичеством – «латинянством». «Латиняне» отпали от православия. И если Рим еще не взят врагами, то души «латинян» уже давно взяты дьяволом. В мире осталось только одно православное царство – Московское, один христианский царь – московский государь. Титул его Филофей украшает торжественными эпитетами: «высокопрестольнейший», «пресветлейший», «вседержавный», «боговенченный» и т.п. По мнению Филофея, все христианские царства «приедеша в конец и снизошеся во едино царство нашего государя», «два убо Рима падеша, а третий стоит, а четвертому не быти». Эта патриотическая теория, заключавшая в религиозной оболочке гордость за свою родину, веру в ее всемирно-историческое призвание и убеждение в ее равенстве с другими странами, отразилась во многих памятниках литературы XV – XVI вв.Патриотические теории XV – XVI вв. оформлялись в условиях возобновления связей Руси с южнославянскими странами. После ослабления татарского ига, прервавшего культурно-литературные связи между русским народом и его славянскими братьями, связи эти возобновляются. Учащаются поломничества русских людей в Царьград и на «святую гору» Афон, старинный центр греческой и славянской церковно-христианской книжности, продолжаясь до захвата Константинополя турками (1453г.) С другой стороны, на Руси появляется ряд церковных деятелей из числа южнославянских выходцев. Возобнавление этих связей приводило к тому, что на Русь разными путями стала вновь проникать сербо-болгарская письменность. В ее содержании и форме имелись своеобразаные черты. Характерной особенностью стиля ряда литературных памятников этой поры является культивирование торжественной патетики, украшенной речи, избыточного панегиризма, часто переходивших в риторическое словоизвитие, объективно направленных, однако, к тому, чтобы повысить эмоциональную силу воздействия слова на читателя. Следует отметить, что вся эта стилистическая цветистость, перенесенная из южнославянских источников, была скорее во вред русской литературе, чем на пользу, поскольку часто самодовлеющие словесные ухищрения заслоняли собой и затрудняли непосредственное восприятие содержательной стороны произведения.Многие произведения русской литературы XV – XVI вв. характеризуются изысканным, торжественным стилем, который под пером одного из русских его сторонников, Епифания Премудрого (умер в 1420 году), получил случайное, но удачное определение: «плетение словес». Стиль этот характеризуется обилием эпитетов, риторических вопросов, восклицаний, лирических отступлений, метафор, сравнений.В середине XVI века возникает ряд больших историко-культурных памятников сводного, компилятивного характера. К числу таких обобщающих произведений эпохи Ивана Грозного относятся: летописные своды, свод житийной литературы («Великие Четьи-Минеи»), свод жизнеописаний князей («Степенная книга»), «Стоглав», устанавливающий государственные нормы общественной жизни, и «Домострой», утверждавший нормы жизни семейной. Общая цель каждого из этих сборников – подвести итоги прошлого развития на основе теории «Москва – третий Рим».«Летописные своды» Московской Руси особенно интенсивно составляются со второй четверти XVI века. По заказу и под цензурой правительства начинается вестись центральное московское летописание, объединявшее труды летописного дела Киевской, Ростово-Суздальской, Новгородской, Тверской и других областей. В 70-ых годах XVI века был создан в торжественном стиле «Никоновский лицевой свод» (около 20 тысяч страниц и 16 тысяч иллюстраций – «лиц»). Изложение в нем начинается с сотворения мира, включает все предшетсвующее летописание (в частности, воинские повести эпохи татарщины) и доходит до середины царствования Ивана Грозного. Целью летописи было показать величие «богоизбранного» Московского царства, как бы подготовленное историей всех предыдущих царств и народов.«Великие Чеиьи-Минеи» (1552 год) – составлены одним из деятельных помощников Ивана Грозного – митрополитом Макарием. Содействуя государственно-политическому объеди-нению религиозно-церковными средствами, митрополит «всея Руси» провел два церковных собора (в 1547 и 1549 годах), занимавшихся канонизацией русских святых. Число святых увеличилось вдвое, многие святые были объявлены общерусскими. Для канонизации писались новые жития и переделывались старые. Так были созданы «Великие Четьи-Минеи» в 12 томах, составляющие 27 тысяч страниц. Грандиозный объем книги как бы символизировал величие Московского православного царства. Все произведения отличались необычайной торжественностью и пышностью стиля, это гиперболический и риторический стиль «плетение словес», доведенный до излишеств и крайности. «Степенная книга» (1563 год) – книга степенная царского родословия. Составлена по инициативе митрополита Макария, видимо, царским духовником священником Андреем, в монашестве Афанасием, преемником Макария на митрополичьей кафедре. Располагая свой материал по степеням великокняжеских колен, он ставил цель представить историю русских государей как благочестивых людей, действовавших со времени принятия христианства Русью, в единении с выдающимися представителями русской церкви, преимущественно митрополитами и епископами. Это написанные в хвалебном тоне жизнеописания русских князей вплоть до Ивана Грозного.«Стоглав» - книга постановлений церковного собора 1551 года, разделенная на 100 глав. Содержит «царские вопросы и соборные ответы о многоразличных церковных чинах (порядках)». Главную цель собора, проходившего при деятельном участии митрополита Макария, определил Иван Грозный: нужно было «утвердить древнее предание христианской истинной нашей веры, так как прежние обычаи поисшатались, и в самовластии учинено по своим волям, и прежние законы нарушены». В книге имеются живые картины, рисующие отрицательные стороны жизни XVI века. Члены собора (в основном иосифляне) обличают невежество и грубость духовенства, говоря о церквах, где попы «бьются и дерутся промежь себе», бичуют суеверие масс, верящих разным волхвам и чародеям, борются с остатками язычества в народных обрядах, разоблачают «злые ереси» и увлечение гадательными и астрологическими книгами и т.п. Резко выступают против западных влияний. Все эти бытовые и правоописательные подробности изложены простым разговорным языком.«Домострой» - дидактический (поучительный) свод правил семейной жизни, составлен, вероятно, на основании поучений Библии, старых проповеднических сборников. Возник в Новгороде в первой половине XVI века. В Москве был отредактирован благовещенским попом Сильвестром, бывшим воспитателем и духовником Ивана Грозного. Указанное название памятнику дано Сильвестром, он же присоединил к книге особую, 64 главу, которая представляет послание Сильвестра к сыну его Анфиму, где излагаются идеи «Домостроя» и иллюстрируются примерами из жизни самого автора. «Домострой» связывает в едином монархическом мировоззрении семью, государство и церковь. Бог на небе, царь – образ Бога на земле, отец – образ государя в доме – вот главные основы домостроевской системы, определяющие и ее нравственные требования. Требования эти сводятся к «страху» и «чину (порядку)». В устройстве семейного благополучия – «благочиние». «Домострой» подражает «чину» монастырских уставов и строгости государственных законов. Средством достижения основных целей – «душу спасти» и «дом свой добре строити» являются покорность Богу и властям, замкнутость и эгоизм по отношению к людям. «Домострой» является сводом нравственно-бытовых правил целой эпохи русской жизни. Состоит из 63 глав, распадающихся на три части, не вполне четко отделенных друг от друга. В первой говорится о «строении духовном»; во второй – о «строении мирском»; в третьей – о «строении домовном», т.е. о домашнем хозяйстве. Большинство статей «Домостроя» написано живым, по-народному простым языком, в котором влияние старославянского сказалось не особенно сильно. Некоторые выражения по краткости и образности близки к пословицам. Близость языка «Домостроя» к просторечию видна также в употреблении уменьшительных форм. Довольно часто в «Домострое» встречается и прямая разговорная речь.
В публицистике были широко распространены произведения, посвящённые злободневным темам общественной жизни. Области публицистических проблем: проблемы, связанные с формированием самодержавного государства (облик самодержца, взаимоотношения разных сословий, проблема взаимоотношения царской и церковной власти), церковные проблемы (борьба с ересью, проблема внутрицерковного землевладения, проблемы нравственного облика).
Одним из самых известных публицистов был Максим Грек. Ему принадлежит огромное литературное наследие. В одном из его сочинений-«Слове Максима Грека»-главный литературный приём-аллегория. По жанру это тоже аллегория. В центре повествования-образ Жены, это власть, Василия (от греч., «царство»). Основное повествование строится на беседе Грека с Женой. Она говорит о том, как видела эксплуатацию людей, и о том, что правители должны следовать Божьим законам, иначе ждут всех войны и невзгоды. Своеобразие публицистики Грека состоит именно в том, что основную мысль своего произведения произносит не он сам, а аллегория, Жена. До него в произведениях этого не было.
В публицистических сочинениях Ивана Грозного, Андрея Курбского, Ивана Пересветова поднимаются важнейшие проблемы государственного управления, взаимоотношений государя и подданных, церкви и великокняжеской или царской власти. Расцвет публицистики в 16 в. совершенно естествен - это было время сложных процессов государственного строительства, напряженной идеологической борьбы. К решению этих важнейших общественных задач и были привлечены основные литературные силы. В этом одна из причин, почему литература вновь становится по преимуществу деловой. Но другая и, пожалуй, основная причина происшедших изменений в развитии литературы состоит в том, что влиятельные церковники не только беспощадно расправились с еретиками, а заодно и со всякого рода проявлением свободомыслия, но и объявили решительную борьбу светскому началу в литературе - «неполезным повестям», «глумам и смехам», «писаниям внешним». Церковь решительно требует, чтобы христиане не избегали «душеполезных повестей», «божественного писания». Эту идею регламентировать круг душеполезного чтения в наилучшей степени реализовал гигантский кодекс, созданный по инициативе новгородского архиепископа Макария (впоследствии митрополита), - «Великие минеи-четьи» - свод всех «святых книг», которые «обретаются» на Руси.
Для литературы 16 в. характерно стремление к созданию монументальных «обобщающих предприятий» (термин А. С. Орлова).
Произведения публицистики:
Обширный хронографический свод - «Русский хронограф
» (здесь присутствует мысль, что наступило время «третьего Рима» - Москвы, как последнего Рима, как оплота христианства, т.к. пал Рим, рухнула Византийская империя под напором турков; в хронографе изложена вся мировая история от сотворения мира и до 1453г.), Хронограф был первым хронологическим сводом, в котором подробное изложение русской истории велось на равных правах и историей Рима и Византии;
Самая крупная из русских летописей - Никоновская,
Многотомный, роскошно иллюстрированный Лицевой свод,
- «Великие минеи-четьи» - существовали в двух основных видах: служебные, содержавшие только службы святым, почитаемым в данный месяц и расположенные по дням их памяти, и четьи, предназначенные для чтения и содержавшие тексты житий и сказаний о праздниках. В минеях-четьих материалы также располагались по месяцам и дням,
- «Степенная книга» - собрание биографий всех выдающихся деятелей русской истории. История Русского государства излагается в форме агиобиографий его правителей по степеням родства. Период правления каждого князя составляет определенную "грань" в истории. В центре повествования Степенной книги стоят личности князей - "самодержавцев. Составители Степенной книги стараются подчеркнуть величие деяний и красоту их добродетелей, вводят психологические характеристики героев, стремясь показать их внутренний мир и благочестивые помыслы в монологах, молитвословиях. в Степенной книге и в летописных сводах исторический материал приобрел злободневное политическое и публицистическое звучание, подчиняясь задачам идеологической борьбы за укрепление единодержавной власти государя всея Руси. Задача – похвалить правление И.Грозного, этого идеального государства.
«Супруги Орловы»
В повести Горького «Супруги Орловы» контрастно сопоставлены характеры двух героев, вступающих в сложные и подвижные драматические конфликты. Это произведение изображает жизнь мелкого городского люда, существование супружеской пары – сапожника Григория Орлова и его жены Матрены. Начало повести дает возможность читателю с точностью предст...
«Я искал в этой женщине счастья…».
Сергей Есенин и Айседора Дункан)
Знаменитая американская балерина приехала в Россию летом 1921 года. Пригласили её для создания в Москве школы танца для детей из народа. Айседору сопровождала её ученица, приёмная дочь Ирма и камеристка Жанна. В 1924 году танцовщица была ещё в расцвете славы, но злые языки утверждали, что интерес к «босоножке» угас. Приглашение в Россию...
Образы моря и паруса в романе М.Ю.Лермонтова "Герой нашего времени"
"Герой нашего времени" – самый знаменитый роман М. Ю. Лермонтова. Писатель работал над ним в 18351839 годах. Много споров велось о том, каков художественный метод романа: реализм или романтизм? Безусловно, черты двух этих методов причудливо, но гармонично переплетены в "Герое нашего времени". Мы видим, что "… пе...
В XVI в. в судьбе русской литературы наступает глубокий перелом. Основной предпосылкой этого перелома были изменения в судьбе самого Русского государства. Объединение Северо-Восточной Руси (Великороссии) было осуществлено уже к началу XVI в.; в XVI в. власть главы этого государства (в 1547 г. русский государь - молодой Иван IV - стал именоваться царем) приобретает характер ничем не ограниченной самодержавной власти.
Пути развития Русского государства во многих отношениях расходятся с путями развития тех государств Центральной и Северной Европы, в которых в XV в. наблюдались сходные с Русью политические и культурные процессы. Расхождение между судьбой русской культуры и культуры ряда европейских (в частности - западнославянских) стран объяснялось прежде всего своеобразием развития русских земель в средние века. По известному замечанию Ф. Энгельса, «вся эпоха Возрождения… была в сущности плодом развития городов». Между тем в России уже монгольское завоевание XIII в. нанесло серьезный удар именно городам и на несколько веков задержало их развитие. В XV в., как мы знаем, городские и рыночные отношения на Руси переживали значительный подъем; особенно интенсивно развивались предбуржуазные отношения на русском севере - в Новгороде и Пскове, на приморских территориях Новгородской земли (Поморье, Подвинье). Здесь шире всего было распространено «черное» (свободное) крестьянское землевладение и развивалась колонизация новых областей (в которой - вслед за крестьянами и в борьбе с ними - принимали участие и новые монастыри). Присоединение Новгородской земли (а потом и Пскова) имело для развития русского севера двоякое значение. С одной стороны, эти области, издавна связанные с морем и заморской торговлей, получили связь с «Низовской» (Владимиро-Суздальской, Московской) Русью и через нее - с Волгой и южными рынками; кроме того, конфискация московскими великими князьями ряда боярских и монастырских вотчин облегчала положение «черных» крестьян и выраставших из их среды купцов - предпринимателей. Но, с другой стороны, чем далее, тем больше эти земли начинали ощущать на себе тяжелую руку московской администрации и ее главной социальной опоры - дворян-помещиков. Если в первой половине XVI в. можно говорить о становлении на Руси сословно-представительных учреждений (отражавших в какой-то степени политический компромисс между боярством, дворянством и нарождающимся купечеством), аналогичных сходным учреждениям Западной Европы, то со второй половины XVI в., и особенно со времени опричнины, их вытесняют деятели централизованного бюрократического аппарата, независимые от каких бы то ни было представительных органов и всецело послушные воле царя. Процесс этот происходил параллельно с общим ростом крепостнических отношений в стране - все большим ограничением крестьянского перехода, завершившимся его полной отменой в конце XVI в. («заповедные годы»). Противоречивое значение имело укрепление централизованного государства и для развития русской культуры. Присоединение Новгородской и Псковской земли объединяло культурные традиции русских земель и содействовало более широкому распространению культуры по всей русской территории, но событие это едва ли повышало уровень просвещения северо-западных районов страны. Замечательное открытие советских археологов - находка нескольких сотен берестяных грамот XI–XV вв. - позволяет утверждать, что, вопреки мнению старых исследователей, грамотность была достаточно распространена среди городского населения Северной Руси: грамотной была, по-видимому, большая часть населения Новгорода. В XVI в. положение в этом смысле отнюдь не улучшилось: отцы Стоглавого собора 1551 г., жалуясь на недостаток грамотных лиц, писали о том, что «прежде же сего училища бывали в Российском царствии на Москве и в Великом Новеграде… потому тогда и грамоте гораздых было много». Ассимилируя многие культурные достижения Новгорода и Пскова (например, их строительную технику, навыки книжного письма, живописные традиции), централизованное государство решительно противодействовало тем опасным для него тенденциям, которые намечались в идеологии и литературе этих городов.
Это обстоятельство и сказалось на судьбе русских реформационно-гуманистических движений. Еретики конца XV - начала XVI в. не были противниками великокняжеской власти - напротив, многие из них были очень близки к Ивану III, но ересь в целом, как движение, покушавшееся на основы религиозно-феодальной идеологии, должна была вызвать в конце концов отпор со стороны феодального государства. После разгрома новгородско-московской ереси в 1504 г. великокняжеская власть начинает строго преследовать любые формы свободомыслия. Уже с конца XV в. воинствующие церковники (Иосиф Волоцкий и другие) не раз выступали против распространения светской литературы - «неполезных повестей». Особенно строгим стало преследование подобной литературы с середины XVI в., после раскрытия новых еретических учений.
Всякая литература, идущая с Запада, где наряду с «латынством» появилось еще более опасное, с точки зрения московских властей, «люторство», вызывала серьезные подозрения. Светская литература, лишенная черт «полезности», которые могли бы оправдать ее появление на Руси, попадала под запрет в первую очередь. «Царство Руское» было, по выражению Курбского, затворено «аки во аде твердыни».
Это не означает, что никакие веяния Возрождения не проникали в Россию XVI в. В первой половине XVI в. на Руси жил к развивал активную литературную деятельность человек, глубоко и близко знакомый с Италией времен Возрождения, - Михаил-Максим Триволис, прозванный в Москве Максимом Греком. В настоящее время нам довольно хорошо известна биография этого ученого монаха. Связанный с греком-гуманистом Иоанном Ласкарисом, Михаил Триволис начиная с 1492 г. жил в Италии и провел там 13 лет. Он работал у венецианского типографа Альда Мануция, был приближенным и сотрудником известного гуманиста Джованни Пико делла Мирандола. Но вскоре, после 1500 г., Триволис расстался со своими гуманистическими увлечениями и, обратившись под непосредственным влиянием Джироламо Савонаролы в католицизм, постригся в монахи в доминиканском монастыре. А спустя еще несколько лет, Триволис вернулся в лоно православной церкви, стал монахом на Афоне под именем Максима и в 1516–1518 гг. по приглашению Василия III отправился в Москву.
Гуманистическое прошлое Максима Грека в какой-то степени отразилось в его сочинениях, написанных на русской почве. Максим рассказывал в этих сочинениях об Альде Мануции и других гуманистах, о европейском книгопечатании, о парижском университете; он первый сообщил на Руси о великих географических открытиях конца XV в. Широко образованный полиглот, Максим Грек оставил ряд языковедческих сочинений, оказавших на развитие русского языкознания более значительное влияние, чем аналогичные труды еретиков («Лаодикийское послание» и др.). Но носителем идей Возрождения в России Максим не стал, напротив, весь пафос его русских сочинений заключался как раз в проклятиях «языческому нечестию», распространившемуся «во Италии и Лонгобардии», - нечестию, от которого и сам он, Максим, «погибл бы с сущими тамо несчастья предстатели», если бы бог не «посетил» его своевременно «благодатию своею».
О людях Возрождения Максим вспоминал прежде всего как о жертвах «языческого учения», погубивших свои души.
Роль Максима Грека в восприятии Россией идей Ренессанса была, таким образом, явно негативной, но свидетельство его имеет важнейшее значение для решения вопроса об элементах Возрождения на Руси. Перед нами - показания современника, прошедшего школу итальянского Возрождения и оказавшегося в центре умственной жизни Древней Руси. И если этот современник ощутил в России те самые «злонравные недуги», которые так испугали его в Италии, то, значит, за скромным интересом к «внешней философии» и «внешним писаниям», обнаруженным им в Москве, действительно можно было подозревать склонность к «развращению догматов», знакомую ему по «Италии и Лангобардии». Уже Н. С. Тихонравов справедливо заметил, что предостережения Максима Грека свидетельствуют о симптомах «тяжелой переходной эпохи, раздвоения, борьбы старого идеала с новым».
Гуманистические и реформационные движения в XVI в. имели меньший размах и распространение, чем движения конца XV в., однако такие движения все же обнаруживались. В Москве встречались не только любители «внешней философии», вроде Федора Карпова, цитировавшего Овидия и читавшего (вероятно, в извлечениях) Гомера и Аристотеля, но и более опасные мыслители. В середине XVI в., в период государственных реформ начала царствования Ивана IV и оживления общественной мысли, в Москве вновь обнаруживаются еретические движения. Как и их предшественники в XV в., еретики XVI в. критиковали с рационалистических позиций церковное «предание» - догмат о троице, иконопочитание, церковные институты. Осужденный в середине XVI в. за ересь сын боярский Матфей Башкин сделал из евангельской идеи о «любви к ближнему» смелый вывод о недопустимости владения «христовыми рабами». Еретик-холоп Феодосий Косой пошел еще дальше, заявив о равенстве людей независимо от народности и вероисповедания: «… вси люди едино суть у бога, и татарове и немци и прочие языци». Дальше своих предшественников шли еретики XVI в. и в философских построениях: у них, по-видимому, появилась даже идея «несотворенности» и «самобытия» мира, как-то связанная с гиппократовой теорией «четырех стихий». Свой спор с Феодосием Косым «обличитель ереси» Зиновий Отенский осмыслял прежде всего как спор философский - о первопричине создания мира. Материалистической концепции Гиппократа Зиновий противопоставлял классический аргумент схоластов: яйцо не могло бы возникнуть без птицы, но и птица не возникла бы без яйца; следовательно, они восходят к общей первопричине - богу. Русская философская мысль подошла, таким образом, к постановке того вопроса, который играл важнейшую роль в средневековой схоластике и «вопреки церкви принял более острую форму: создан ли мир богом или он существует от века?».
Еретические движения середины XVI в. были быстро и жестоко подавлены церковью и государством. Это обстоятельство не могло не сказаться на русской культуре.
Н. С. Тихонравов, говоря о «борьбе старого идеала с новым» во время прихода Максима Грека на Русь, отметил связь между этой борьбой и рядом идеологических мероприятий XVI в. «Стоглав, Четии-Минеи, особая литературная школа в русской агиографии XVI века, „Домострой“, появления подлинника и азбуковника, обличительные писания Максима Грека говорят нам о возбуждении охранительных начал в умственном движении Московской Руси XVI века», - писал он. Эта «охранительная» сторона культурной политики Русского государства в XVI в. совершенно недостаточно исследована в научной литературе. Говоря о реформах Стоглавого собора, исследователи обычно рассматривали их, по остроумному замечанию Н. С. Тихонравова, с чисто «дисциплинарной» точки зрения - как меры по пресечению злоупотреблений некоторой части духовенства. А между тем уже во вступительном послании «отцам» Стоглавого собора Иван Грозный призвал их защищать христианскую веру «от душегубительных волк и от всяких козней вражиих». Как царские вопросы, так и соборные ответы в значительной степени были направлены против чтения и распространения «богомерзких», «еретических отреченных» и даже просто «неисправленных» книг, против «скомрахов», «глумотворцев и арганников и гусельников и смехотворцев» и против иконников, которые пишут не «с древних образцов», а «самосмышлением». Особенно заслуживают внимания выступления Стоглава против художников-профессионалов, оправдывавших свой труд требованиями заказчиков: «Мы де тем питаемся». Категорически запрещая всякое внецерковное искусство, отцы собора поучали: «Не всем человеком иконником быти, много бо различная рукоделия дарованна от бога, ими же питатися человеком и живым быти, и кроме иконнаго письма».
Очень важен для понимания культурной политики XVI в. спор, возникший в результате выступления дьяка Ивана Висковатого против новых икон Благовещенского собора и росписей царской Золотой палаты. Висковатый «вопил», осуждая новые для русского иконописания тенденции изображения «бесплотных» и абстрактно-символических понятий: собор, возглавляемый Макарием, взял под защиту эти новшества. Спор этот в какой-то степени был связан с полемикой между еретиками и их «обличителями» в конце XV в. о допустимости иконного изображения Троицы. Однако в деле, поднятом Висковатым, характерна «охранительная» позиция обеих сторон: Висковатый обвинял своих противников в связи с еретиком Башкиным; Макарий вообще отвергал право светского лица «мудрьствовать» по церковным вопросам.
Еще яснее обнаруживаются «охранительные» тенденции в «Великих Минеях Четиих», составленных в середине XVI в. под руководством митрополита Макария. Прямо провозглашенное Макарием намерение собрать в грандиозном кодексе «все книги четьи» (т. е. предназначенные для чтения), «все святыя книги, собраны и написаны, которые в Русской земле обретаются», определяло, как справедливо заметил Н. С. Тихонравов, «кругозор тех умственных интересов, которые не должен был переступать русский человек». Литературное значение «Великих Миней Четиих», до сих пор полностью не изданных, совершенно недостаточно исследовано литературоведами.
«Великие Минеи Четии» свели воедино основную массу житий святых, известных в русской письменности, как переводных, так и оригинальных. Но этим не ограничивается их состав. Говоря в предисловии к уже завершенному своду, что в него включены все имеющиеся на Руси «святыя книги», Макарий понимал этот термин довольно широко - речь шла именно о всех «книгах четиих», включавших наряду с агиографией и книги священного писания, и патристику, и церковно-полемическую литературу (в частности, «Просветитель» Иосифа Волоцкого), и церковные уставы, и даже такую «душеполезную» литературу светского (или полусветского) содержания, как книга Иосифа Флавия «О пленении Иерусалимском», «Космография» Космы Индикоплова, «Варлаам и Иоасаф» и т. п. В состав «Великих Миней» входили все виды книг, существовавшие в монастырских библиотеках: помещенные здесь тексты могли служить и для богослужения, и для чтения вслух в церкви, и для индивидуального чтения. Именно в такой универсальности и заключался, очевидно, смысл грандиозной работы, предпринятой Макарием и его помощниками. В составе «Великих Миней Четиих» находились, конечно, не все книги, которые обретались в Русской земле, но все, которые, по мнению составителей, должны были в ней обретаться.
Связь этого предприятия с выступлениями церковных деятелей конца XV в. против «неполезных повестей» и «небожественных писаний» становится особенно ясной, если сопоставить ее с рукописной традицией XVI в. Среди рукописей XVI в. не только не обнаруживается новых памятников светской литературы того типа, который уже хорошо был известен XVI в. Среди этих рукописей не оказывается памятников, уже бытовавших в рукописной традиции предыдущего столетия: «Повести о Дракуле», «Сказания об Индийском царстве», «Повести об Акире Премудром», «Стефанита и Ихнилата», сербской «Александрии» и других памятников; из текста ряда списков XVI в. «Толковой Палеи» были вырезаны тексты сказаний о Соломоне и Китоврасе; из текста «Троянской истории» в Лицевом своде были выпущены наиболее «соблазнительные», любовные сцены. Существенно изменился и состав четьих сборников: светских статей в них стало меньше, чем было в XV в., и самые статьи стали иными по содержанию. Если мы учтем еще, что большинство этих памятников (как и некоторые, не сохранившиеся в более ранних списках, такие, как «Повесть о Басарге») было потом широко распространено в рукописях XVII в., а некоторые из них стали даже чрезвычайно популярными, то поймем, что перед нами не случайный пробел, а именно результат временного подавления «богомерзкой» и «неполезной» литературы, обращавшейся вне строго установленных четьих кодексов.
Последствия изменений, происшедших в русской культуре в XVI в., далеко не полностью выяснены в науке. Мы можем назвать ряд памятников, известных в XV в. и «исчезнувших» в XVI в., но рукописная традиция XV в. известна нам совершенно недостаточно; некоторые из памятников, сохранившихся только в списках XVII в., наверняка созданы задолго до XVII в. (напр., «Девгениево деяние», «Повесть о Басарге») и тоже, очевидно, исчезли в XVI в. Мы уже упоминали мнение иностранных исследователей, пришедших к выводу, что раннесредневековый эпос был сохранен на Западе благодаря записи на бумагу в конце средних веков и в эпоху Возрождения. Осуждение «неполезных повестей» и прекращение деятельности таких любителей светской литературы, каким был в XV в. Ефросин, помешало, по-видимому, подобной фиксации древнего эпоса на Руси.
Расхождение в путях экономического и политического развития между Россией XVI в. и странами Западной Европы предопределило и существенные расхождения в культурном развитии Руси и Запада. Это обстоятельство бросается в глаза уже при сопоставлении русской культуры XVI в. с культурой западных славян. Хотя гуманистическое движение в Чехии и Польше не достигало такого развития, как, например, в Италии или во Франции, XVI век был временем значительного расцвета культуры в западнославянских странах, «золотым веком» польского Возрождения (совпадавшего со временем укрепления, хотя и недолгого и непрочного, сословно-представительной монархии в Польше).
Но изменение в направлении развития русской культуры в XVI в. не означало застоя и прекращения этого развития. XVI век был неблагоприятным временем для развития «неполезных повестей», т. е. художественной литературы в современном смысле. Однако другие виды письменности и культуры продолжали весьма интенсивно развиваться в XVI в. Росла и приводилась в единую систему обширная агиографическая литература; некоторые из житий имели характер житийных повестей. Летописание с начала XVI в. было унифицировано и не достигало в этом столетии такого расцвета, как в XV в., но оно продолжало развиваться и даже приобретало новые формы (летописи, посвященные одному периоду - Иоасафовская летопись, «Летописец начала царства»); возник новый жанр исторического повествования - «Степенная книга». Наконец, широкое развитие получило совершенно новое явление русской письменности - светская публицистика.
Говоря об этом явлении общественной мысли, следует иметь в виду одно обстоятельство. При всем своем разнообразии публицистика XVI в. отличалась особенностями, позволяющими связывать ее с разгромленными в начале этого века и вновь подавленными в середине века реформационно-гуманистическими движениями. «Становление нового светского миропонимания», получившее на Руси специфическую форму «противопоставления духовной диктатуре церкви не человека вообще, а политического человека, т. е. светского суверенного государства», продолжалось и в XVI в. Из ренессансных идей, появившихся на Руси в XV в., смогла сохраниться во всяком случае одна - идея сильного государя, объединяющего страну и вводящего «правду» любыми средствами, не исключая самых жестоких. В середине XVI в. тема «Повести о Дракуле» получила новое развитие в сочинениях Ивана Пересветова, писателя-«воинника», приехавшего в Москву с Запада. Сторонник «грозной» власти, Пересветов отнюдь не был официальным идеологом. Сочинения этого писателя, ставившего «правду» в государственном управлении выше «веры», не получили официального одобрения при Иване Грозном: сочинения эти не дошли до нас в списках XVI в.; судьба Пересветова после вручения его сочинений царю остается неизвестной. Но и сам Грозный вовсе не был сторонником безраздельного влияния «епархов» (духовных лиц) в государственной деятельности. Склонность церковных идеологов из лагеря «иосифлян» подчинять царей «иереям» вызывала у него решительное противодействие. Государственные дела, доказывал царь, принципиально отличны от дел «святительства» и не могут быть подчинены нормам, предписанным христианскими заповедями. «И аще убо царю се прилично: иже биющему в ланиту обратити другую? Се ли убо совершеннейшая заповедь. Како же царьство управити, аще сам без чести будет? Святителям же сие прилично. По сему разумей разньства святительству с царством».
Освобождая самого себя от излишне строгого «святительского» попечения, Иван IV вовсе не склонен был, однако, предоставлять подобные льготы своим подданным. По заказу царя была переведена и хранилась в его архиве «Всемирная хроника» Мартина Бельского, обладавшая многими чертами гуманистической литературы, был составлен Лицевой свод, включавший «Троянскую историю» (хотя и с купюрами), но своих подданных Грозный настойчиво ограждал от подобных влияний. Мы уже вспоминали знаменитый упрек Курбского царю, что тот затворил свое государство «аки во аде твердыни».
XVI век - один из наиболее сложных и противоречивых периодов в истории русской культуры и литературы. Сложность эта предопределила целый ряд загадок и «белых пятен», обнаруживающихся при изучении этого периода. Совершенно неясна, например, судьба библиотеки Ивана Грозного, слухи о которой распространялись за рубежом. В ливонской хронике начала XVI в. рассказывалось о находившейся в кремлевских подвалах библиотеке, с множеством редких книг, которую замуровали и не открывали более ста лет; библиотеку эту во время Ливонской войны в 1570 г. смог увидеть (но именно только увидеть, не читая книг) протестантский пастор Веттерман. Происхождение и состав этой библиотеки неизвестны, но самый факт такого сугубо секретного хранения весьма знаменателен для XVI в.
Расцвет публицистики, развивавшейся в новых жанрах (включавших новые типы исторического повествования, эпистолярный жанр и др.), и почти полное исчезновение беллетристики, «затворенность» государства от культурных влияний западного Ренессанса XVI в. и развитие светской общественной мысли, во многом порвавшей с традициями средневековья, наконец, появление во второй половине века книгопечатания и вынужденный переезд первопечатника за рубеж - таковы характерные противоречия русской литературы XVI в.
В публицистике были широко распространены произведения, посвящённые злободневным темам общественной жизни. Области публицистических проблем: проблемы, связанные с формированием самодержавного государства (облик самодержца, взаимоотношения разных сословий, проблема взаимоотношения царской и церковной власти), церковные проблемы (борьба с ересью, проблема внутрицерковного землевладения, проблемы нравственного облика).
Одним из самых известных публицистов был Максим Грек. Ему принадлежит огромное литературное наследие. В одном из его сочинений-«Слове Максима Грека»-главный литературный приём-аллегория. По жанру это тоже аллегория. В центре повествования-образ Жены, это власть, Василия (от греч., «царство»). Основное повествование строится на беседе Грека с Женой. Она говорит о том, как видела эксплуатацию людей, и о том, что правители должны следовать Божьим законам, иначе ждут всех войны и невзгоды. Своеобразие публицистики Грека состоит именно в том, что основную мысль своего произведения произносит не он сам, а аллегория, Жена. До него в произведениях этого не было.
В публицистических сочинениях Ивана Грозного, Андрея Курбского, Ивана Пересветова поднимаются важнейшие проблемы государственного управления, взаимоотношений государя и подданных, церкви и великокняжеской или царской власти. Расцвет публицистики в 16 в. совершенно естествен -- это было время сложных процессов государственного строительства, напряженной идеологической борьбы. К решению этих важнейших общественных задач и были привлечены основные литературные силы. В этом одна из причин, почему литература вновь становится по преимуществу деловой. Но другая и, пожалуй, основная причина происшедших изменений в развитии литературы состоит в том, что влиятельные церковники не только беспощадно расправились с еретиками, а заодно и со всякого рода проявлением свободомыслия, но и объявили решительную борьбу светскому началу в литературе -- «неполезным повестям», «глумам и смехам», «писаниям внешним». Церковь решительно требует, чтобы христиане не избегали «душеполезных повестей», «божественного писания». Эту идею регламентировать круг душеполезного чтения в наилучшей степени реализовал гигантский кодекс, созданный по инициативе новгородского архиепископа Макария (впоследствии митрополита), -- «Великие минеи-четьи» -- свод всех «святых книг», которые «обретаются» на Руси.
Для литературы 16 в. характерно стремление к созданию монументальных «обобщающих предприятий» (термин А. С. Орлова).
Произведения публицистики:
Обширный хронографический свод -- «Русский хронограф » (здесь присутствует мысль, что наступило время «третьего Рима» - Москвы, как последнего Рима, как оплота христианства, т.к. пал Рим, рухнула Византийская империя под напором турков; в хронографе изложена вся мировая история от сотворения мира и до 1453г.), Хронограф был первым хронологическим сводом, в котором подробное изложение русской истории велось на равных правах и историей Рима и Византии;
Самая крупная из русских летописей -- Никоновская,
Многотомный, роскошно иллюстрированный Лицевой свод,
- «Великие минеи-четьи» - существовали в двух основных видах: служебные, содержавшие только службы святым, почитаемым в данный месяц и расположенные по дням их памяти, и четьи, предназначенные для чтения и содержавшие тексты житий и сказаний о праздниках. В минеях-четьих материалы также располагались по месяцам и дням,
- «Степенная книга» -- собрание биографий всех выдающихся деятелей русской истории. История Русского государства излагается в форме агиобиографий его правителей по степеням родства. Период правления каждого князя составляет определенную "грань" в истории. В центре повествования Степенной книги стоят личности князей - "самодержавцев. Составители Степенной книги стараются подчеркнуть величие деяний и красоту их добродетелей, вводят психологические характеристики героев, стремясь показать их внутренний мир и благочестивые помыслы в монологах, молитвословиях. в Степенной книге и в летописных сводах исторический материал приобрел злободневное политическое и публицистическое звучание, подчиняясь задачам идеологической борьбы за укрепление единодержавной власти государя всея Руси. Задача - похвалить правление И.Грозного, этого идеального государства.
- «Домострой» (написал священник Сильвестр) -- свод «поучений и наказаний всякому православному христианину, мужу и жене, и чадом, и рабом, и рабыням», источником служили библейские тексты, документальные записи.
- «Казанская история». Литературные тенденции 16 в. хорошо иллюстрируются обширным историческим повествованием о взятии Иваном Грозным Казани -- «Казанской историей». Написанная в 60-х гг. 16 в. «Казанская история» дошла до нас в многочисленных списках уже более позднего времени (17-18 вв.). Автор «Казанской истории» создал не историческое и документальное повествование, а литературное произведение, в котором рассказ о взятии Казани предваряется рассказом о легендарной истории города и Казанского царства. В нем с батальными сценами соседствует описание дворцовых интриг в Казанском царстве, раскрывается образ «красносолнечной», но коварной и жестокой казанской царицы Сумбеки
16 век -- время торжества экспрессивно-эмоционального стиля, однако утратившего прелесть новизны (особенно в агиографии), ставшего чрезмерно напыщенным и манерным. Это век «второго монументализма». Это литература торжествующей и уверенной в своей непогрешимости царской власти, торжествующей в своей непреклонной ортодоксии церкви. Литература, согласно замыслам идеологов времени Василия III и Ивана IV, должна была неукоснительно служить только великим целям великого государства.
Он часто обращается к читателям и слушателям
Он прерывает свою речь вопросами, останавливает себя.
Он смешивает церковнославянизмы и просторечье.
Он делает смелые сопоставления библейских лиц и событий с современными все с тою же иронической целью.
Язык Грозного отличается необыкновенною гибкостью, и эта живость, близость к устной речи вносит в его произведения яркий национальный колорит.
У него властный тон, живая игра характерного для Грозного остроумия, стилю грубой, сильной и выразительной речи.
Основная цель всех его произведений всегда одна и та же: он доказывает права своего единодержавства, своей власти; он обосновывает принципиальные основы своих
царских прав. У него эмоциональная речь, блестящая импровизация. Нарушение всех правил средневекового писательства: все грани между письменной речью и живой, устной, так старательно возводившиеся в средние века, стерты; речь Грозного полна непосредственности.
Грозный - прирожденный писатель, но писатель, пренебрегающий всеми искусственными приемами писательства во имя живой правды. Он пишет так, как говорит, смешивая книжные цитаты с просторечием, то издеваясь, то укоряя, то сетуя, но всегда искренно по настроению. Смелый новатор, изумительный мастер языка, то гневный, то лирически приподнятый, мастер «кусательного» стиля, всегда принципиальный, всегда «самодержец всея Руси», пренебрегающий всякими литературными условностями ради единой цели - убедить своего читателя, воздействовать на него - таков Грозный в своих произведениях яму и т.д.).
Народные песни о Горе как женской доле широко распространены в русском, украинском и белорусском фольклоре.
Произведение близко к фольклору, что видно в сравнениях: Молодец-«сизый голубь», Горе-«Серый ястреб» и т.д.
Объединительные процессы и усиление позиций Русского государства в Европе поставили перед обществом злободневные вопросы о происхождении княжеской власти на Руси и о месте и роли Руси среди других государств прежде и теперь. Наиболее яркое выражение они нашли в публицистических произведениях.
В первой четверти XVI в. возникло «Сказание о князьях владимирских», которое в отличие от «Повести временных лет» выводило происхождение русской княжеской династии от римского императора Августа. В одну из подчиненных ему областей на берега Вислы он якобы послал своего брата Пруса, который и основал род легендарного Рюрика. Один из наследников Августа, Пруса и Рюрика – древнерусский князь Владимир Мономах получил от византийского императора символы царской власти: шапку-венец, драгоценные бармы-оплечья и другие дары. С той поры этим венцом и венчались все последующие русские князья. Таким образом, обе легенды – и о происхождении княжеской власти от римского императора, и о получении царских регалий из Константинополя – имели своей целью укрепить авторитет власти на Руси, обосновывали стремление возвратить древнерусские земли, находящиеся под властью Польши и Литвы.
В посланиях игумена псковского Елеазарова монастыря Филофея (около 1510 г.) выдвигалась идея «Москва – третий Рим». В его изложении история выступает как процесс смены трех мировых царств. Первые два Рима – собственно Рим и Константинополь – погибли за измену их православию. Теперь их место заняла Москва. Если же и Москва впадет в грехи, ей не последует четвертый Рим просто потому, что нигде в мире нет больше православного государства. Следовательно, мысль Филофея должна приниматься не как претензия Русского государства на мировое господство или мессианство, но в смысле большой ответственности Руси за дальнейшее существование мира. Не достижение мировой власти, а объединение всех русских земель под главенством Москвы является основной идеей посланий Филофея.
Другими темами публицистических посланий, отражающими общественное развитие, стали вопросы о власти царя и вообще об устройстве Русского государства.
В конце 40 – начале 50-х годов XVI в. пишет свои челобитные Ивану IV Иван Семенович Пересветов (возможно, вымышленная личность). Для изложения своих взглядов Пересветов пользуется своеобразным литературным приемом. Он рисует несуществовавшего идеального монарха – Махмет-Салтана турецкого, который, сосредоточив в своих руках всю власть, сумел тем не менее установить в своем государстве справедливые отношения и твердый правопорядок. В своей политике Махмет-Салтан опирался на «воинников». За усердную службу он хорошо оплачивал своих воинов из казны, в которую стекались все доходы его царства.
Турецкому султану Пересветов противопоставляет византийского «царя» Константина, который «вельможам своим волю дал». Они же отстранили его от власти и злоупотреблениями довели страну до гибели.
Поэтому образцом для Пересветова выступал сильный правитель, но не самовластец, ибо кроме прав у него были и обязанности перед «воинниками», которыми он и был «силен и славен». Пересветов, следовательно, обращал внимание на дворянство как государственную опору, а боярство обвинял в трусости и недостатке служебного рвения. Стремясь к усилению военной мощи, Пересветов выступал против института холопства, так как рабы, понятно, воины плохие. «Которая земля порабощена, – писал он, – в той земле все зло сотворяется». Такова в общих чертах программа государственного устройства одного нз публицистов того времени.
Яростный спор по этим же проблемам мы наблюдаем в знаменитой переписке (1564-1577) Ивана Грозного с князем Андреем Курбским – одним из его сторонников в 50-е годы. Бежав с началом опричнины за рубеж, Курбский прислал царю послание, обвиняя его в тирании и жестокости. Грозный ответил. Вся переписка составляет два послания царя и три князя, которым был написан также памфлет «История о великом князе Московском». Обоих авторов отличает широкая образованность: они знали античность, историю Рима, Византии и Руси, Библию и богословскую литературу. Оба обладали незаурядным литературным талантом.
Общим у авторов было то, что они выступали за крепкое государство и сильную царскую власть. Политическим идеалом Курбского при этом являлась деятельность Избранной Рады. К управлению государством, по его мысли, необходимо привлекать «мудрых советников» и даже «всенародных человек». Следовательно, Курбский выступал за монархию, но ограниченную. Царь Иван же истинной монархией считал только монархию с неограниченной властью. Это он и доказывал – в данном случае с пером в руках. Аргументами служат прежде всего факты из прежней истории, согласно которым «самодержавство» существует в Русской земле «божиим соизволением» «издревле» – с князя Владимира Святославовича. Однако в малолетство Ивана IV «бояре и вельможи» «от бога державу данную мне от прародителей наших под свою власть отторгли». Это, по мнению царя, грозило гибелью государству. Теперь настало время вернуть самодержавную власть, при которой не царь действует для блага подданных, а обязанностью их является верная служба государю. Все жители страны – от холопа до князя – это государевы холопы. «А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же», – лаконично формулировал царь Иван свой принцип неограниченного правления.
Борьба с церковью нашла свое выражение в таком публицистическом сочинении, как «Беседа Валаамских старцев» (сер. XVI в.). Автор – сторонник сильной церковной власти – выступает против попыток духовенства вмешиваться в государственное управление и против монастырей, захватывающих черные крестьянские земли. Главное его требование – полное уничтожение монастырского землевладения.
